Хосе Рисаль - Флибустьеры

— На Эскольту! Погоняй!

С минуты на минуту ожидая взрыва, Басилио бросился прочь от этого проклятого места. Однако ноги не повиновались ему, он спотыкался о камни, встречные прохожие заступали ему путь, ему показалось, что на какие-нибудь двадцать шагов он потратил не менее пяти минут. Вдруг он увидел Исагани: тот стоял неподалеку от дома, где происходило торжество, и не отрываясь смотрел на окна.

— Что ты тут делаешь? — вскричал Басилио. — Идем со мной.

Исагани рассеянно взглянул на него, грустно улыбнулся, покачал головой: через открытую балконную дверь он видел Паулиту, которая, томно опираясь на руку жениха, проходила в эту минуту по зале.

— Идем, Исагани! Прочь от этого дома! Слышишь? — говорил Басилио, схватив друга за руку.

Исагани мягко отстранил его, все с той же печальной улыбкой глядя на дом.

— Умоляю тебя, бежим!

— Зачем мне бежать? Ведь завтра ее уже не будет!

В его голосе звучала такая боль, что Басилио на миг позабыл о своем страхе.

— Ты что, хочешь умереть? — спросил он.

Исагани не ответил.

Басилио опять попытался увести его.

— Исагани, слушай, Исагани, время дорого! Этот дом заминирован, он может в любую секунду взлететь в воздух из-за чьей-нибудь неосторожности, любопытства… Слышишь? Все, кто находится в доме и поблизости, — погибнут!

— Погибнут? — повторил Исагани, как бы пытаясь вникнуть в смысл этого слова, но не отрывая глаз от балкона.

— Да, да, погибнут. Исагани, богом тебя заклинаю, идем! Я потом тебе все объясню. Ну, идем же! Человек еще более несчастный, чем ты и я, обрек их на гибель… Видишь, там, на террасе, горит свет, ярко, ровно, как электричество? Это смертоносный свет! Лампа начинена динамитом, она стоит в заминированной беседке… Она взорвется, и ни одна крыса не уцелеет! Бежим!

— Нет, — печально покачав головой, ответил Исагани. — Я останусь здесь, хочу увидеть ее в последний раз… Завтра все будет кончено!

— Пусть же свершится судьба! — воскликнул Басилио и поспешно зашагал прочь.

Исагани поглядел вслед своему другу: так убегает человек, которого гонит смертельная опасность. И снова, как завороженный, он принялся смотреть на балконную дверь, подобно шиллеровскому рыцарю Тогенбургу [185] Рыцарь Тогенбург — герой одноименной баллады Шиллера. , который все ждал, что появится его возлюбленная. Зала теперь была пуста, гости разошлись ужинать в другие комнаты. Вдруг Исагани вспомнились слова Басилио, вспомнилось его искаженное страхом лицо. И в его сознании отчетливо зазвучали слова: «Лампа начинена динамитом… Она взорвется». Значит, взорвется дом, в котором сейчас Паулита. Ужасная смерть ожидает ее…

И сейчас же ревность, оскорбленное самолюбие, тоска по утраченному счастью — все отступило, все забылось. Одной любовью горело теперь благородное сердце юноши. Не думая об опасности, Исагани бросился к дому; его решительный вид и хорошее платье помогли ему беспрепятственно пройти внутрь.

А пока на улице происходила эта короткая сцена, за столом верховных богов передавали из рук в руки клочок пергамента, на котором красными чернилами были написаны зловещие слова:

«Мане, Текел, Фарес [186] Мане, Текел, Фарес (взвешено, сосчитано, разделено) (арамейск.) — огненные слова, предвещавшие падение Вавилона, начертанные невидимой рукой на стене во время пира вавилонского царя Валтасара (библ.). .

Хуан Крисостомо Ибарра»

— Хуан Крисостомо Ибарра? Кто это? — спросил его превосходительство, передавая записку соседу.

— Какая непристойная шутка! — возмутился дон Кустодио. — Подписываться именем флибустьера, который уже более десяти лет как убит!

— Флибустьера!

— Шутка бунтовщика!

— При дамах…

Отец Ирене взглядом искал шутника; вдруг он заметил, что отец Сальви, сидевший справа от графини, побелел как полотно, глаза его в ужасе расширились — взгляд был прикован к таинственной подписи. И отцу Ирене пришел на память аттракцион с говорящей головой.

— Что, отец Сальви? — спросил он. — Узнаете руку своего друга?

Отец Сальви беззвучно пошевелил губами и, не отдавая себе отчета в том, что делает, отер лоб салфеткой.

— Ваше преподобие, что с вами?

— Это его почерк, — еле внятно пробормотал отец Сальви, — почерк Ибарры!

В изнеможении он откинулся на спинку стула, руки его бессильно повисли.