Вадим Каргалов - Даниил Московский

В раннюю весну степь дивная, в цветении, воздух настоян на разнотравье. Днем путников сопровождало пение жаворонка, а ночами убаюкивал стрекот кузнечиков.

С виду степь пустынна, но она живет по своим законам, ей только понятным. Бродят по ее просторам табуны диких коней — тарпанов, встречались небольшие стада буйволов. Они не страшились редкого в степи человека.

Ночами степь оглашалась волчьим воем. Волки пели свою песню. О чем она?

На привалах князю и княгине ставили шатер, а гридни коротали время у костров, спали на войлочных потниках, пропахших конским потом.

Анастасия засыпала не скоро. Она подолгу слушала степь и думала о своем, потаенном. Рядом похрапывал князь, но она не любила его, да и было ли когда к нему чувство? А может, разобралась в его коварстве?

С той поры, как ее сердцем овладел Любомир, мысли Анастасии были только о нем, ему она принадлежала и душой и телом.

Сладок запретный плод и вдвойне сладок, ибо княгиня видит, что любима. Она замечает, как смотрит на нее гридин, когда подает ей коня и держит стремя. Но Анастасия держится с ним холодно, ей ведомо: князь Андрей хоть и не ревнив, но упаси Бог чего заподозрит. Теперь только по возвращении из Орды сможет она уединиться с Любомиром.

По утрам, на заре, зазывно кричали перепела: «Пить пойдем, пить пойдем». Анастасии чудились шаги за стеной шатра, и она знала — это бродит ее Любомир. Ей хотелось отбросить полог и оказаться в объятиях гридня, почувствовать его молодые, сильные руки…

Душно в шатре, сквозь плотные войлочные стены слабо проникает прохлада степи. С шумом дышит князь, и Анастасии делается жалко вдруг своей жизни. С той самой поры, как князь Андрей взял ее в жены и привез в Городец, она поняла всю неправду слышанной часто пословицы: «Стерпится — слюбится…» Нет, с ней такого не случилось. Не могла она не увидеть всю кривду его жизни, как извел старшего брата Дмитрия, власти алкая, а ныне всех удельных князей принижает, мыслит их земли под себя подмять, готов у хана сапоги целовать, дабы тот ему помогал.

Княгиня брезгливо морщится. Ей припомнился давний разговор с князем:

— Ты не любишь Даниила, а ведь он брат твой младший, — молвила она.

Князь Андрей хмыкнул:

— Аль он красна девица, какая любви достойна?

— Ужли и кровь родная в тебе не говорит?

— Даниил на пути моем встанет, ему княжество Переяславское покоя не дает.

Анастасия удивилась:

— Но Переяславское княжество князя Ивана!

— Хвор Иван, помрет, мне, великому князю, а не Даниилу наследовать….

«Лютой ненавистью и алчностью обуян князь Андрей, потому и спешит он к хану на поклон», — думала княгиня.

Не удивилась Анастасия, что согласился князь взять ее с собой. В те лета и иные князья, отправляясь в Орду, брали жен, ведь нередко жили в татарской столице годами. Случалось, неженатый князь в Орде женой обзаводился…

И сызнова почудились княгине шаги за стеной. Может, кто из сторожей? Но Анастасии хочется, чтобы это был Любомир… Сомкнула глаза, и предутренний сон сморил се. Но и во сне виделся гридин, шептал ей что-то ласковое, и она тянула к нему руки…

На десятые сутки повстречался татарский разъезд. Конные ордынцы сопровождали русичей до самого Сарая.

Оставив дружину на окраине города, князь с княгиней и несколькими гриднями направились в караван-сарай, там им предстояло жить. По пыльным улицам, где за глинобитными заборами прятались домики, проехали почти через весь город. У самого берега Волги князь остановил коня, указал на большое подслеповатое строение о двух ярусах, обнесенное высокой каменной стеной:

— Вот и жилье наше, княгинюшка. Небогатое, не палаты княжеские, ан ничего не поделаешь, мы люди подневольные, под ханом ходим. Ну да тут все посольства проживают, какие в Орду прибывают, и гости торговые.

Анастасия и прежде слышала, в каких каморах живут русские князья в Орде, но одно — услышать, другое — увидеть. Стены в каморе голые, в сырых потеках, глинобитный пол выбит, а свет едва проникал в малое оконце под потолком. И ни печи, только жаровня для углей, ни кровати.

Гридни втащили ковер, раскатали по каморе, потом внесли кованый сундучок с вещами княгини, второй с одеждой князя. Анастасия вздохнула:

— Не чтут ордынцы князей.

Великий князь промолчал. Он был озабочен. Накануне Тохта покинул Сарай, откочевал в степь и, сказывают, поставил свой шатер у Белой Вежи, а отъезжая, велел князю Андрею дожидаться его возвращения.