Зот Тоболкин - Грустный шут

— Всю жись боюсь — надоело! — выпрямившись, гневно сказал Степша. — Дорого ль она стоит, моя жись? Тьфу!

— Не дорого, да дорожишь, — усмехнулся Барма, подзывая к столу Першина. — Поешь с нами, служивый.

— Мне приказано… Сам светлейший… Слово и дело!

— Не верещи! То живо по башке схлопочешь, — пообещал Барма. Отыскав тряпицу, прикрыл ею пустую глазницу Першина, заглянув в единственный воспаленный глаз. — Егозишь, гоняешь за нами по всему свету. Чем помешали?

— На службе я. Прикажут — исполняю.

— Ладно, поешь. После отблагодаришь за хлеб, за соль — кнутом аль дыбой.

— Служба моя такая, — потупив голову, признался Михайла.

— А то не подумал, что щас ты в нашей власти. Как угодно можем распорядиться, — напомнил атаман.

— Я офицер царский, — забормотал Першин, опершись спиною о дерево. Ноги подгибались. Вчера он вместе с лошадьми провалился в болото. Кучера засосало. Першин, выскочив из возка, уцепился за ветку и полдня просидел в холодной буче, пока на него не наткнулись солдаты, охотившиеся за Замотохой. После стычки с лесными людьми, не приходя в сознание, попал в их руки. Едва очнулся, увидал беглецов, за поимку которых обещаны чин и награда. Вот уж поистине поймал медведя и привел бы, да не пускает. Как выкрасть отсюда беглецов? Как доставить без лошадей в столицу? Разве кого из разбойников соблазнить царской милостью?

— Ты царский, мы боговы, — закипая гневом, проговорил Замотоха. — Хлебнул с избытком щедрот государевых: жену с детьми забрали в неволю. Из конюшни свели последнюю лошаденку, дом на дрова продали. И потому помни: осина рядом. Я таких горлодеров сам лично вешаю.

— Ваня, Ваня, не порть застолье, — уговаривал приятеля Бондарь. Терпелив, спокоен Замотоха, а чаша терпения переполнилась. Клокочет в мужике гнев. Во всем бы народе так клокотал — давно бы обидчиков на Руси вывели.

Барма завел скоморошину, снимая возникшее напряжение:

Повтор подхватила Даша, а затем и все лесные люди. Ниже всех утробно выводил Бондарь.

Першин, думавший о бренности жизни, слушал и дивился, что вот лейтенант флота Дмитрий Пиканов, жалованный лично царем, шут царский Тимка и княжеская дочь Дарья Борисовна среди леса, среди разбойников диких чувствуют себя в родной стихии. Отчего ж он, крепостной, сын крепостного, поротый, раненый, отчего ж он, мужик из мужиков, считает себя здесь чужим? Почему преследует этих людей? Ему бы рядом быть с ними! Но нет, Александр Данилович превратит его в пепел, пепел развеет. И — присяга! Верен присяге офицер русский.

— Там солдаты! — спустившись с седала, упредил дежурный. — Много их!

— Слово и дело! — снова выкрикнул Першин и, выхватив пистоль у зазевавшегося разбойника, выстрелил в Замотоху. Барма отбил — пуля чиркнула дерево и весело улетела куда-то в пространство. Першин — откуда силы взялись! — стриганул через завал и кружными путями побежал к реке. За ним, опомнясь, гнались люди лесные. Догнали бы, но поручик с разбегу кинулся в реку, перемахнул ее лихо и, погрозив преследователям, скрылся в тальнике.

— Ну что, братцы, ноги в руки аль бой примем? — спросил Замотоха. Воинство его было разношерстно, но не столь безобидно, как могло показаться с первого взгляда.

— Все удирать да удирать, — начал долговязый мужик. — Надо хоть раз показать зубы. Вон нас сколь!

— Они не в счет, — сказал о гостях Замотоха. — Вот разе Кеша.

— Поможем, — за всех решил Митя. — Расколотим солдат — двинем дальше.

— Ну что ж, ну ладно. Тогда подеремся. Кто голову сложит — схороним по обычаю русскому. Пущай знает: за волю погиб. С богом, робятушки!

Разделились. Митя с одной группой отправился к берегу, Замотоха углубился в лес, а Барма и Бондарь расставляли в завале чурки, подвязывая им вместо ружей палки. Оглядев «войско» свое, отползли в сторону. Барма велел Даше увести Гоньку, сам стал поджидать солдат.

Першин тоже не терял времени даром. Отняв у самоедов карбас, спустил на воду, усадив за весла солдат.

Митя с братьями Гусельниковыми укрепили на носу дощаника тяжелое кормовое весло, привязав к нему ремнями огромный топор, взятый у лесных людей. Топорище намного удлинилось.. Подозвав к себе Степшу, спросил:

— Как топорик?

— В самый раз… по головам бить.