Анатолий Соловьев - Сокровища Аттилы

Никто не знал, почему выжидал Аттила в то утро грозной битвы, но тарханы видели, что голова вождя тряслась. Дряхлый шаман Игарьюк, примостившийся на кошме возле ног правителя, воскликнул, показывая на воронов:

— Прекрасное предзнаменование! Смотри, Богоравный, на нашей стороне птиц село гораздо меньше, чем на стороне римлян! Тебя ждет большая удача! Знай, ты победишь!

Только тогда Аттила отдал приказ. Над башней взвился алый треугольный стяг. Зарокотали барабаны, запели медноголосые трубы.

3

Тумены биттогуров и витторов тронулись и пошли, набирая скорость. От топота копыт вздрогнула земля. Воины издали ужасающий вопль. Виноградники и пшеница были разметаны в мгновение ока. Там, где пронеслась конница, осталась лишь черная, словно перепаханная земля.

Еще раз вздрогнула земля, когда римские легионы разом шагнули вперед, сплачивая щиты и ощетиниваясь копьями в несколько рядов. Великий римлянин Флавий Аэций сумел возродить в своих воинах дух гордых предков. Ни один легионер не дрогнул и не нарушил строй.

Когда ревущему потоку конных гуннов оставалось до противника не более пятисот локтей, а всадники уже откидывались в седлах, поднимая мечи, случилось небывалое. Неподвижные легионы одновременно наклонили сомкнутые щиты, ловя солнце выпуклостью доспехов, так чтобы, отразившись, оно отбросило навстречу стремительно приближающимся гуннам сверкающие отблески, слепящие глаза лошадей и людей. Римляне проделали это несколько раз, затем дружно ударили дротиками в металлические щиты. Небо было чисто, никакой грозы не предвиделось и в помине, но над Каталаунским полем засверкало множество молний и прогремел гром.

И тотчас чудовищная стая галдящего воронья, поднявшись, затмила солнце. Испуганные и ослепленные кони передних гуннов ржали, вставали на дыбы, следующие за ними всадники натыкались на них, сбивали с ног. Сумятицу усиливал непрекращающийся гвалт птиц.

Опытные предводители гуннов сумели справиться с замешательством и выровнять строй. Степняки вновь ринулись в атаку. Но тот замах, что делает удар тарана неотразимым — огромная масса, помноженная на огромную скорость, — был ослаблен. Не столь стремительно поток конницы налетел на стену из копий и щитов.

Гунн не боится смерти, но страшится бесславья. Римлянина вдохновляет память о былом величии предков.

Ни один гунн не попытался остановить коня. Ни один римлянин первых шеренг не показал спины. Передовые ряды гуннов и римлян погибли почти мгновенно, образовав ужасающий завал из трупов людей и лошадей. Он послужил римлянам прикрытием, но и лишил свободы маневра. Римский легион может идти лишь вперед. Если он поворачивает назад, спасаясь бегством, то превращается в толпу. Но гуннские кони привычны преодолевать подобные завалы. Подстегиваемые плетьми, они рвались через трупы и сверху прыгали на легионеров.

Как описать мелькание струй схлестнувшихся встречных потоков? Как описать рукопашную схватку, когда грудь о грудь в одно мгновение сходятся тысячи воинов, и тысячи блестящих росчерков клинков поднимаются и опускаются с поспешностью кузнечных молотов? Как описать ярость и отвагу? Безумие воцарилось над Каталаунским полем, когда единственным желанием людей осталось одно — убийство.

Конница биттогуров и витторов завязла в глубине построения римской пехоты. В тесноте работали лишь мечи. Мечи гуннов длинны, мечи римлян вдвое короче, и это обстоятельство в тесноте свалки дало римлянам преимущество. Легионеры вспарывали животы лошадей. Гунн сверху прыгал на легионера, добираясь до жилистого горла. Исход битвы стал неопределенным. Первым это понял Аттила. Он повернул трясущуюся голову к Овчи и приказал:

— Отправляйся тотчас! Спеши к переправе, как если бы у тебя выросли крылья! В Сармизегутте тебя ожидает Джизах. Он знает, что нужно делать.

Конца битвы Овчи уже не видел. Он увел караван.

Пока Овчи рассказывал, его воины принесли к костру малую амфору вина, привезенную с караваном из Галлии. Диор и постельничий осушили несколько кубков. Опьянев, одноглазый тархан стал гораздо откровеннее, наклонился к бывшему советнику и шепотом произнес:

— Возле переправы через Рейн меня догнал скорый гонец. Спешил в ставку с известием: Богоравный возвращается в Паннонию. После великой победы, ха–ха!..

Недаром римляне говорят: что у трезвого в голове, то у пьяного на языке. Овчи икнул и выболтал то, чего Диор ждал эти три дня: