Александр Доронин - Тени колоколов

После той ночи Никита Минов принял постриг и стал монахом Никоном.

Во время жизни в Анзерском скиту он старался вести себя смиренно. С монахами ходил на охоту на диких зверей, строил кельи и ловил рыбу. Да, видимо, эрзянский характер нигде не спрячешь: Никон вмешивался в жизнь собратьев, учил их, как службу вести, молитвы читать. Те не скрывали своего недовольства.

— Со своим уставом в наш монастырь не суйся!

Четыре года Никон терпел и однажды не выдержал — сел в лодку и отправился искать другую судьбу. Так он добрался до Кожеозерского монастыря, где протопопом был брат жены, отец Прокопий. Там и остался. Через десять лет монахи выбрали его своим настоятелем. Потом была Москва, служение царю Алексею Михайловичу Романову. Он поставил Никона архимандритом Спасского монастыря, который считался святым местом — там хоронили родственников царей. Пройдет время, и Никон станет митрополитом Новгорода…

С вершины горы хорошо виднелась вся округа — берег, болотистый луг, скит, подножье горы — всё то, что помнил и берег в памяти монах Никон, ныне новгородский владыка. Когда-то здесь, на этой вершине, он просил Бога даровать ему силу и власть над людьми. Многое уже исполнилось. Но не всё. Никон опустился на колени. Ветер развевал его волосы, трепал широкие рукава рясы. Над морем кричали чайки. И больше никого вокруг. Никто не должен слышать, о чем владыка молит Бога.

Оставшись один, Дионисий вернулся к паруснику, лег на его дно и стал смотреть в небо. Солнце висело над лесом золотистым решетом, через которое на землю лились парчовые лучи и ласкали теплом деревья и травы.

Но Дионисий не радовался окружающей красоте. Сейчас в его голове были одни грустные мысли. Он вспоминал о прошедшей ночи, о похоронах Савватия. Это событие темным призраком стояло перед его глазами. Вот они с келарем обернули труп рогожей, сплетенной из осоки, отнесли в телегу, на которой Дионисий возил навоз. В последний путь старца, как приказал игумен, провожал один Дионисий. От монастыря кладбище стояло в сторонке, почти на берегу моря. Здесь хоронили простых монахов и пришлых людей, скрывающихся вокруг монастыря. На погосте, что находился внутри монастыря, за собором, хоронили только святых старцев и тех, кто вертелся вокруг жирной монастырской сковороды. Однако земля этого «рая» тоже была твердой, как на всех Соловках. Могилы приходилось вырубать топором и ломом.

Дионисий ещё днем выдолбил продолговатую яму. Ночью бы один не справился. Спина до сих пор ноет. Но сейчас не это мучило монаха. Он переживал о неожиданной смерти Савватия. В железную цепь сам он засунул голову или ему кто-нибудь «помог»? Что скрывать, Савватий всегда шел против игумена, считал его кровопийцей, за словами в чужой карман не лез. Если что, отвечал так, как думал. Из-за этого его на цепи держали, как сумасшедшего…

Самоубийц, как всегда, хоронили за изгородью кладбища: пусть живые видят, какой «чести» удостоится грешник. Дионисий, конечно, знал об этом, и келарь не преминул напомнить. Только он не послушал. Могилу Савватию вырыл внутри изгороди. И такое ему место выбрал — на том свете всегда о нем будет вспоминать: под высокой елью. Весной ель будет утешать покойника птичьим пением, осенью — шумом ветра и дождя, зимой укрывать от вьюги. Хорошее место для Савватия нашел, пусть не жалуется…

Ранним утром, когда над землей ещё качалась оловянная темнота, Дионисий отвез покойника на кладбище. Лошадь спрятал под деревом, завернутое в рогожу тело легко поднял на руки, отнес к вырытой могиле. Помолился, как умел, начал опускать его. И как раз в это время сверху на него накинулось какое-то страшилище: величиной с овцу, глазища зеленые сверкают. Дионисий успел подумать, что в этой могиле и сам останется, но, собравшись с духом, устоял на ногах, хотя чудовище клевало ему голову. Он бросил покойника и освободившимися руками поймал нападавшего за мохнатые ноги, стащил со спины и давай дубасить о край могилы. Только пух полетел. Пригляделся — да это же сова! Как она его напугала! Потом, сидя рядом со свежей могилой, Дионисий ругал не столько безмозглую птицу, как самого себя. В какую только дыру его не суют! Возил бы да возил навоз, это дело он знает. Любит копаться в земле и ловить рыбу, лошадь свою любит. А здесь — туда беги, это принеси-привези, тому угоди… Монастырские настоятели едят-пьют, приказы дают — ты их исполняй, а тебе, если хоть корочка хлеба попадет за день, и за это надо Всевышнего благодарить.