Александр Доронин - Тени колоколов

Вот и сейчас Никон сквозь темные окна смотрел на улицу и думал, чем заполнить только что начавшееся летнее утро. Солнце сияло, согревая всё вокруг и призывая к жизни. Но в душе у Никона было темно, как на дне глубокого оврага, и также непролазно. Куда дальше идти? Зачем жить? Долго так Никон сидел в тяжких думах, даже не заметил, как в келью Промза вошел и тронул его за рукав.

— Владыка, к тебе пришельники. У ворот ждут, позвать?

— Зови, зови, молодец, — оторвавшись от мыслей, кивнул Никон. Приход новых людей всегда окрылял его, вливал новые силы. Встал с лавки, большими шагами измерил келью и, погладив серебром осыпанную седую бороду, спросил:

— Кто эти путники? Издалека?

— Не ведаю… В Соловки, сказывают, идут… Хотят получить твое благословение.

— Какой уж я благословитель… простой монах есмь.

— Ты Патриарх, владыка! В твою честь в монастырях молебны служат.

— Хорошо, иди, — Никон сел за стол.

Вошли четверо мужиков. Одного из них, Тикшая Инжеватова, он сразу узнал. От радости прослезился, пока Тикшай, упав на колени, целовал ему руку. Заговорили о том о сем. Вдвоем беседовали, остальные, незнакомые, с благоговением слушали. Как-никак перед ними Патриарх, хоть и бывший, а не простой поп. Они Никона впервые видят и поэтому стесняются в разговор вступить, а возможно…

Тикшай, оглянувшись на товарищей, понизил голос и сказал вдруг:

— Мы, владыка, не в Соловки держим путь. Там я уже с тобой раз бывал. Меня по делу послали. По важному. Тебя приглашает…

— Кто приглашает? — встрепенулся Никон.

— Степан Тимофеевич Разин. Патриархом тебя хочет назначить. Он, считай, самый главный теперь в России. Царь-батюшка.

Никон, ссутулившись, призадумался, зажав бороду в кулаке. Ненадолго, правда. Он ещё не забыл о письме, в котором Стенька Разин в прошлом году его приглашал волжским митрополитом. Теперь вот гонца прислал. Да гонца-то какого! Умно, ничего не скажешь: знал, разбойник, что такому человеку он поверит. Никон наконец поднял голову и тихо сказал:

— Патриархом я уже был. Да и, честно сказать, Стенькина затея мне не совсем по душе. Зол уж он очень — людей вешает и грабит. Разбойник и злодей. Христос к кресту себя пригвоздил, чтоб нас от грехов спасти, а он, душегуб, их зело приумножает. Был уже такой лихой человек — Гришка Отрепьев. Кремль брал, полякам его хотел продать. Продаст Россию и Разин, вот посмотрите. Народ-то — не одни казаки да черемисы. Народ — это те, на ком Россия-матушка держится — от мала до велика люди земные: и монахи черные, и землепашцы вольные, и стрельцы боевые, и бояре родовитые. — Помолчав, добавил: — Хватит, разговор мой окончен, ступайте с Богом, откуда пришли.

Тикшай знал его характер: решение свое Никон не меняет. Кивком показал своим товарищам на дверь. Те сразу поднялись со своих мест, вышли.

Тикшай достал из-за пазухи свиток:

— Чтоб скоротать время, загляни в эти письмена, владыка. Арсений Грек оставил. С прошлой зимы, как передал мне Славенецкий, он в земле лежит.

— Царствие небесное ему, честнейшему из честнейших… — перекрестился Никон. — Где похоронили-то Арсения, не знаешь?

— Куда всех евреев отвозят — на подмосковное кладбище. Даже креста не поставили. Без имени, считай, остался…

— Крест ему Отец небесный поднимет, — с грустью промолвил Никон. И снова спросил: — Сам Епифаний как поживает-то?

— В Чудовом монастыре он. Иеромонах. Вельми постарел, на замшелый пенек стал похож, еле ходит.

— Время свое берет, и мы с тобой состаримся! — устало бросил Никон.

— А в родные места, владыка, не хотел бы поехать?

— Теперь моя родина — узкая могила. Она ближе мне. А сам-то давно бывал в Вильдеманове?

— Этой весной наведывался. Ничего там нет нового, кроме княжеских прихотей…

— Князья как клопы: им бы всё людскую кровь сосать… — и, помолчав, добавил: — Попадешь ещё в родимые места — низко поклонись за меня. Виноват я перед ними — совсем оторвался. — Никон виновато склонил голову.

Ночью, при свете лампадки, он развернул свиток. Это оказались записи о событиях последних лет.

«1670 год. Середина лета. По мокшанским и эрзянским селам летают разинские «подметные письма». Из людей, чтобы их прочесть, находятся немногие, тем не менее, люди знают письма наизусть. Из Москвы, на берега Волги, двинута огромная царская армия во главе с князем Барятинским. Атаман Харитонов дошел до Корсуни-села, стоящего вблизи города Симбирска, и овладел им. Барятинский поспешно отступил.