Савва Дангулов - Дипломаты

— Да, разумеется, — ответил Репнин.

А если таких отношений нет, если правительство румынского короля добровольно отказалось от этих отношений, то посол со всеми его правами становится простым смертным, превращается в частное лицо и мы вправе поступать с ним, как сочтем нужным, тем более… — Ленин рассмеялся и ускорил шаг. — Тем более, что пример нам подало, так сказать, королевское правительство Румынии.

Повалил снег, повалил обильно и застлал все вокруг — в белых сумерках потонула и колокольня Смольнинского собора, и монастырские дома.

— Ну как вы находите мои доводы с точки зрения Марка Тулия?

Когда они вошли в здание и Ленин взглянул на Репнина, тот был белее снега, что лежал на его плечах.

— Какая просьба будет ко мне? — спросил Репнин тихо.

— Быть рядом, когда я изложу эти доводы дипломатам, и защитить тех русских.

Ленин произнес «тех русских», указав взглядом на окно, за которым свирепствовало ненастье, и Репнин увидел вечернюю степь, занесенную снегом и освещенную колеблющимся светом костров.

— Вы слыхали, что на смену Бьюкенену прибывает лицо, миссия которого своеобразна?

— Локкарт? — подсказал Репнин.

— Да, Брюс Локкарт, — уточнил Ленин. — Что бы это могло означать?

Репнин смешался, хотя вопрос, который так неожиданно поставил Ленин, и не был нов для Репнина.

— Англичане никогда не рвут отношений напрочь, — произнес Репнин, ему показалось, что он вышел из положения с честью. — Опыт подсказывает им. что это нецелесообразно.

— И только? — спросил Владимир Ильич — ответ Репнина, несмотря на то, что он был внешне эффектен, явно не устраивал Ленина. — И только? — повторил свой вопрос Ленин, точно хотел подчеркнуть, что его ответ явно недостаточен.

— Очевидно, назначив Локкарта. англичане дали понять, что нынешние отношения с Россией их не устраивают, — сказал Репнин, хотя хотел сказать больше.

— А какие бы отношения с Россией их устраивали? — спросил Ленин, он все еще стоял в двух шагах от Репнина.

Репнин молчал.

— Тогда разрешите ответить мне, — сказал Ленин.

Ленин пошел к столу, пошел неторопливым, почти бесшумным шагом.

— Вы правы, если смотреть на события с точки зрения дипломатии классической, когда само это понятие рассматривалось как искусство вести переговоры… Так, кажется, звучит эта формула? Если рассматривать эту проблему так, вы правы, но с годами эта формула совершенствовалась.

— Не столько вести переговоры, сколько вести огонь? — мгновенно реагировал Репнин.

Ленин обернулся, в их глаза встретились.

Сейчас было сказано что-то очень важное. Нет, этот афоризм с дипломатией и огнем многозначителен. Видно, классическое определение дипломатии в современном мире нуждается в коррективах.

В приемной, как в ту ночь, когда Репнин приехал сюда впервые, сидела над раскрытой книгой девушка и кротко еда сухарик. В стакане так же ярко, как в ту ночь, зеленела веточка.

Вошел высокий, с бледным лицом и печально-внимательными глазами, тот, что говорил о «Червонном штандарте». Он поклонился присутствующим и быстро прошел в кабинет Ленина. «Есть в поляках нечто строго испытующее, — подумал Репнин, — когда они смотрят на тебя в упор; вот и тогда, на тракте, когда кандалы тоскливо и грозно вторили их усталым шагам, они смотрели так».

Утром, еще не открыв глаз. Репнин ощутил запах свежеиспеченного пирога. На память пришло что-то очень далекое, затянутое голубоватой дымкой детства: зеленый дворик в Москве, веранда, затененная купами мохнатых лип, стол, накрытый ярко-белой скатертью, пахнущей свежестью, и прямоугольное фарфоровое блюдо с кулебякой. Тогда пирог подавался в знак семейных радостей. Он был символом милых и добрых примет, которым радовалась семья, а вот сегодня… пирог примирения?

Братья заняли своя места за столом: Илья в одном конце, Николай — в другом. Илья явился в темном костюме, графленном синей ниткой. Как надо было понимать это? Может, так: он, Илья, явился сюда, разумеется, не из-за кулебяки, будь она даже кулебякой примирения. Он просто не хочет разрушать семейное торжество. Однако он помнит о разрыве и не намерен его прощать. Поэтому его присутствие за столом — акт вежливости, быть может, протокольный акт. Именно об этом свидетельствует темный костюм. Однако Илья был обескуражен, когда увидел, что брат одет не менее строго. Темный костюм… что это могло значить?

Братья сидели в разных концах стола, торжественные и молчаливые, и чудесный пирог, испеченный добрыми руками Егоровны, пирог примирения, нетронутым стоял посреди стола.