Дмитрий Щербинин - Заре навстречу

Говорили негромко, но голоса их были преисполнены такой глубокой значимости, так вздрагивали иногда от сильнейших, переполнявших их изнутри чувств, что не оставалось сомнений, что и разговор их столь же необычен и глубок, как и их, выведенные небесным искусством контуры.

Первым повёл речь Витя Третьякевич. Он говорил о том, о чём думал и в последнюю ночь, и в ночи и в дни до неё, и о чём подумывал ещё будучи в партизанском отряде Паньковского леса.

Он говорил о том, о чём думали и чего жаждали его, собравшиеся здесь друзья — о создании подпольной организации.

И вновь заявил Витя, что раз уж они замыслили такое дело, то недопустимо никакого мальчишества, пусть даже некоторые из тех, кого они будут принимать в ряды, ещё и являются мальчишками. То есть, в подпольной организации немыслимы какие-либо самовольные поступки, ради появления собственного геройства. Всё должно быть как на фронте: то есть с чётким и безоговорочным подчинением руководителям: комиссару, командиру, и членам штаба.

Ваня Земнухов сказал:

— Что касается комиссара, то на эту должность хотел бы предложить Витю Третьякевича, которого все вы хорошо знаете, — Ваня улыбнулся своей светлой, доброй улыбкой. — Он не только надёжный товарищ, не только активный комсомолец и прирождённый руководитель, но и политически грамотный боец, который своим словом может зажечь и уже зажигает многие сердца. Итак, я за кандидатуру Вити Третьякевича, как комиссара нашей рождающейся организации.

В таком же духе высказались и Вася Левашов и Жора Арутюнянц. С их согласия Витя Третьякевич был избран комиссаром пока ещё безымянной организации.

Вася Левашов сказал:

— Думаю, у комиссара подпольной организации должна быть кличка.

— Полностью с тобой согласен, — кивнул Третьякевич. — И думаю… подошла бы кличка Славин.

— Неплохо, — кивнул Земнухов.

— Поддерживаю, — молвил Арутюнянц.

— Так. Стало быть, утверждаем — моя подпольная кличка Славин, — кивнул Третьякевич.

Продолжили обсуждение, и назначили — Ваню Земнухова начальником штаба; Жору Арутюнянца ответственным за информацию, а Васе Левашову поручили сформировать центральную группу.

Обращаясь к Васе, Витя Третьякевич говорил:

— В эту группу должны войти самые надёжные и проверенные товарищи. Им будет известно многое, но не всё. И я бы не хотел, чтобы кто-то оставался обиженным. Не хотел бы, чтобы вы, подумали, что я не пригласил сюда сегодня, например, Витьку Лукьянченко или Радия Юркина, потому что они не вызывают во мне доверия. Вовсе нет. Я их знаю, как добросовестных товарищей, но… понимаете, сейчас можно доверять только таким людям, которых знаешь так же хорошо, как самого себя, или тех, кто проявили себя ярчайшим образом. Я говорю о Сергее Тюленине, которого очень бы хотел видеть на сегодняшнем собрании, но который, по своим боевым делам, отсутствует… И только узнавая людей с наилучшей стороны, возможно их приближение к штабу; раскрытие перед ними некоторых планов организации, но всего не должен знать никто, кроме двух-трёх руководителей. Этого требуют законы конспирации.

— Полностью с тобой согласен, — кивнул, сосредоточенно вслушивающийся в каждое его слово, Ваня Земнухов.

Далее Витя Третьякевич продолжил:

— Помимо того, в организации должна действовать система членских взносов. Я понимаю, что сейчас многим совсем нелегко живётся, поэтому и взносы придётся установить умеренные, но деньги нам понадобятся для самых разных нужд: кто знает, может быть, даже кого-нибудь из врагов придётся подкупать.

И это Витино предложение было одобрено…

Шло время, солнце восходило всё выше, и мощь протянувшейся между сидящими ребятами колонны алого света нарастала. Ярче становились их необычные, словно бы из нездешнего мира вылитые контуры, но всех тел по-прежнему не было видно.

И не было видно стен этого помещения; казалось, что сидят они не в чулане, а окружённые бесконечностью.

Все они чувствовали важность этих мгновений, чувствовали часть свою с вечностью, но, странное дело, не волновались как-то особенно, а оставались торжественно-спокойны.

И Витя говорил негромким, но в то же время таким звучным голосом, что, казалось, каждый уголок бесконечности наполняется его голосом:

— А помимо того, друзья мои, должны мы наладить выпуск листовок, и не таким примитивным способом, как написание их от руки, а посредством типографии. Да-да, мы должны построить небольшую, быть может даже и примитивную типографию. Но даже и самая простая типография, будет куда действеннее, чем ручной, дедовский способ. Перепись листовок не только убивает драгоценное, предназначенное для более деятельной борьбы время, не только выделяется ошибками, которые делают некоторые недостаточно грамотные товарищи, но и опасна, так как, если предположить, что своими листовками мы сможем крепко насолить полицаям, то они смогут вычислить писавших по почеркам. Ведь вы знаете, полицаи — это не инопланетяне, они — наши соседи, с некоторыми из них нам, пусть и мельком, приходилось общаться до войны. Так что будьте бдительны…