Пенни Винченци - Соблазны бытия

– Мы думаем, тебе там понравится, – весело сказала Адель. – Очень красивое место и…

Но Лукас, посмотрев на мать помрачневшими, сердитыми глазами, ответил, что он наверняка возненавидит это место.

– Лукас! Там же чудесная школа.

– Мне и в Вестминстере неплохо. Я вполне счастлив.

– Тогда и вести себя надо было как счастливый человек, – не выдержала Адель. – Относиться к нам с минимальным уважением. Мы слишком долго терпели. Теперь пеняй на себя.

Адель очень редко говорила с ним в таком тоне. Она никогда не отчитывала Лукаса и почти не делала ему замечаний. Слова матери его крайне удивили, но он промолчал.

И вот настал последний вечер перед его отъездом. Адель терзали раскаяния. Ей всеми силами хотелось помириться с Лукасом, чтобы он не уехал озлобленным. Она трижды пыталась войти к нему и трижды терпела неудачу.

Даже Нони сомневалась в разумности принятого взрослыми решения.

– Боюсь, он выкинет какую-нибудь отвратительную штучку.

– О чем ты, Нони? – Голос Адели был фальшиво-бодрым, однако ее душу снедали те же страхи.

– Возьмет и убежит. Или откажется ехать. Запрется у себя в комнате.

– Не говори глупостей, Нони. Он еще достаточно мал и будет делать то, что ему скажут.

– То-то он всегда делал.

– Согласна. Нас он не боится. Мы для него не авторитет… Понимаешь, он упрямо цепляется за память о вашем отце и потому не желает принимать Джорди.

– Да, maman. Ведет он себя просто отвратительно. Бедный Джорди так долго терпел. Да и ты тоже. Ну и я, если уж на то пошло. Но сейчас Лукас в полном смятении. По-моему, он чувствует, что мы… отказываемся от него.

– Отказываемся? Нони, откуда у тебя такие мысли? Кто от него отказывается? Никто. Никто не посягает на его память об отце. Но вашего отца уже одиннадцать лет как нет в живых. Мы просто чудом спаслись, когда в сороковом году бежали из Франции.

– Может, в этом-то и вся причина, – тихо сказала Нони. – Ты увезла нас. Не захотела остаться.

– Да, увезла. Но… – Адель замолчала.

Она никогда не смогла бы объяснить детям причину своего спешного отъезда. Для них это было бы слишком жестоко, слишком оскорбительно с точки зрения памяти об отце. Адель всегда говорила им, что отец сам настаивал на их отъезде, поскольку в Париж со дня на день могли вступить немцы и это было очень опасно для их еврейско-английской семьи. На самом же деле…

– Я тебя понимаю, maman. Но Лукас думает, что ты должна была остаться. Это его мысли, не мои. Я считаю, что ты действовала очень храбро. Я кое-что помню из нашего путешествия. Я ведь старше Лукаса. И я помню, ты нам рассказывала, какой у нас замечательный отец и как ты его любила. А Лукас думает по-другому.

Да, Лукас думал по-другому. Адель никак не предполагала, что в сыне так сильно проявится отцовская наследственность.

С каждым годом и, пожалуй, даже с каждым месяцем Лукас все больше становился похожим на отца. Тот же эгоизм, та же зацикленность на собственной персоне, то же врожденное чувство недовольства. И такая же уверенность, что он может владеть всем, чем только пожелает.

Похоже, Лукас вбил себе в голову, что все трудности и горести раннего детства достались только ему. Нони не в счет, словно ее не разлучали с отцом. Сестра была его полной противоположностью. Трагедия детства не сделала Нони озлобленной и замкнутой. Все отмечали ее доброжелательный, ровный, веселый характер.

– Она из породы Литтонов, – как-то сказал Джорди, когда у них с Аделью зашел об этом разговор. – Нони – такая же литтоновская женщина, как и ты, дорогая. Потому я так сильно люблю ее.

– А она любит тебя.

Адель не преувеличивала. Нони обожала Джорди. Они были лучшими друзьями. Джорди никогда не пытался играть роль ее отца. С самого начала он сказал Нони, что хотел бы стать ей другом.

– Я вижу в тебе своего дорогого, очень значимого друга, – улыбаясь, говорил он Нони. – Конечно, я немного старше тебя. Однако у меня есть друзья, которые значительно старше меня, и наша дружба от этого ничуть не становится хуже. В чем-то даже лучше.

Но все попытки Джорди аналогичным образом подружиться с Лукасом оканчивались полным провалом. С самого начала, когда Джорди еще был только гостем в их доме, Лукас отнесся к нему настороженно. Новость о том, что мать выходит за этого американца замуж, он встретил с нескрываемой и совсем не детской враждебностью. Лукас наотрез отказывался присутствовать на свадебной церемонии. Уломать его удалось лишь прабабушке – одной из немногих взрослых, к чьему мнению он прислушивался. Леди Бекенхем сказала Лукасу, что он выставляет себя посмешищем и что его отцу было бы стыдно за такое поведение. Только после этого он согласился пойти на свадьбу матери. Леди Бекенхем очень помогала Лукасу наводить мосты с окружающим миром. Когда она умерла, Лукас был вне себя от горя и злости. Он не понимал, почему жизнь отбирает у него тех, кого он искренне и по-настоящему любил.