Захария Станку - Босой

Тицэ Уйе уставился в землю: Сурово насупил брови. Лицо, как у всех нас, черное, худое, с ввалившимися щеками.

Рядом с Тицэ Уйе, увязая в дорожной грязи, останавливаются на миг Лишку Стынгачу с Малышом, Петре Згэмыйе с Думитру Пэликэ, моим двоюродным братом, Иван Цынцу и мой брат Ион – его черные глаза сверкают, как кипящая смола.

Вода прибывала всего неделю, а спадала целый месяц. Глянь-ка теперь на реку! Ее опять можно вброд перейти. Если не замечать заречной части села и хутора без изгородей, с развалившимися стенами домов, если не видеть тех разрушений, которые оставило после себя наводнение, никак невозможно поверить, что здесь случилась такая беда…

Крестьяне ставят навесы, роют землянки, укрываются от непогоды как могут. У них не осталось ни крупицы из тех припасов, что сохранялись с зимы, ни скота, ни птицы. Кое у кого даже надеть нечего. И неоткуда ждать подмоги, никто не протянет руку помощи. Помещичьи амбары ломятся от пшеницы и кукурузы. А крестьянам не на что купить хлеба. Они запутались в долгах.

До них никому нет дела.

– Дай хоть решето муки!

– Не могу.

– Я отработаю.

– Я тебе уже давал…

Земля, что была залита водой, покрылась толстым слоем жирного ила, в котором мы по колено увязаем босыми ногами… На полях снега нет и в помине. Весна выдалась ранняя. Только начало марта, первая неделя. Не прилетели еще ни аисты, ни ласточки, ни журавли…

Вечера холодные. Голая земля черна. Трава еще не пробилась. Мы ходим босые, лязгая от холода зубами. На хуторе есть люди, оставшиеся без крова… Хорошо еще, что никто не погиб!.. Особенно притягивают наше внимание три бесполезные громадины – спасательные шлюпки. Их так и бросили у станции на краю хутора. Лодочники возвратились в город без них.

В корчме крестьяне собираются не столько за тем, чтобы выпить, сколько потолковать о жизни. Корчмари, словно сговорившись, в долг не дают, а долговые книги попрятали.

Прошлое лето стояла страшная засуха. Теперь на село обрушилось наводнение, которое снесло дома, заборы, унесло скот и птицу.

– Отпусти в долг пачку табаку, Тома…

– Не могу, друг, я теперь и маковой росинки в долг не дам, пока за старое не рассчитаетесь. Все свободные деньги в землю вложил, прикупил землицы…

Тома подкручивает поседевшие усы. Отказывает всем подряд, чтоб не надоедали:

– Так и заруби себе на носу – в долг отныне не даю. От меня больше ничего не получите. Ступайте к Марешу, может, он сердобольнее, он ведь бездетный, или к Бучуку.

У Мареша та же отговорка. Под стать им и Бучук:

– Не могу, приятель. Давать в долг нынче не расчет. Времена тяжелые, недобрые слухи ходят. Никто не знает, что сулит завтрашний день…

– К войне, видать, дело идет, – высказывает предположение Георгицэ Тирыш.

Был у Тирыша дом на берегу реки. Унесло наводнением. Теперь он с женой и детишками живет в землянке, наспех вырытой на косогоре. Ни земли, ни скота. Кормится трудом собственных рук, как и другие крестьяне, а таких почти четверть села.

– Какая там война, о войне и речи нет, – подает голос Удудуй. – А вот люди сказывают, будто в Молдове сёла против боярских имений поднялись, крестьяне жгут усадьбы, делят боярские угодья. А мы сидим тут, ждем у моря погоды. Пора бы и нам распрямиться… Потерпели – и будет.

Я стою у отца меж колен, слушаю. Горло у меня опало. Над питейной стойкой висят две связки сушек.

– Тять, купи мне сушку.

– Нету денег, сынок.

Мои слова слышит Тома Окы.

– Эти сушки детям не годятся, – говорит он, – от них живот пучит.

Может, у меня и вспучило бы живот, если бы я проглотил целую связку. Но я прошу одну сушку, всего одну. В прошлом году от сушек и в самом деле раздулся живот у Бешку, известного на селе пьяницы. Он побился об заклад с писарем Стэнеску. Оба были выпивши. Бешку, показывая на свою палку, предложил в шутку:

– Хочешь, одним махом разобью все сушки в связке?

– Если разобьешь все, – принял вызов писарь, – я заплачу, а ты их съешь. Но гляди, чтоб ни одной целой не осталось. И чтоб съесть все до последней крошки.

И Бешку одним ударом палки разбил связку в сто сушек. Разбил вдребезги. Собрал крошки с полу. И сгрыз… А ночью чуть не помер. Но хватил большой стакан растительного масла. Полежал. Весь как мел побелел. Однако выжил…

Учитель Георге Попеску-Брагадиру отругал писаря:

– Ну чего ты с ним связался? Ведь он пьян был!.. А если бы помер?

– Невелика потеря, – отмахнулся писарь. – Одним босяком больше, одним меньше, какая разница?