Захария Станку - Босой

Между нашим двором и железнодорожной линией раскинулся огромный двор, весь заросший акациями. Среди акаций – две яблони, кривые и чахлые. В тех же акациях укрылся крохотный сарайчик. А рядом с сарайчиком притаилась землянка. Живут в ней трое мужчин, наши соседи…

Как я уже сказал, живут здесь три человека: Петре-старший, Петре-младший и Санду-старший. Четвертый из братьев Бэланов, Санду-младший, живет на той же улице, что и мы, возле железной дороги, только на противоположном конце.

Из четырех братьев только Санду-младший женился и обзавелся семьей. Остальные братья остались бобылями и живут возле нас в своей лачуге. Ну вот, еще чуть-чуть, и я бы соврал. Один раз – было это летом – женился и Петре-старший по прозвищу Мусай…

– А если женился, то почему снова бобылем живет?

– С женой разошелся.

Из всех братьев Бэланов дядюшка Петре самый старый. Ему под шестьдесят. Он маленького роста и ходит, приволакивая ногу. История с его женитьбой стала уже легендой. Его взял в дом зятем один крестьянин из Белитори, у которого не было сыновей.

Отправился как-то тесть с дядей Петре траву косить. Тесть косит, и зятек косит. Задел Петре-старший косой куст терновника. Остановился, посмотрел на кустарник, сдвинул кэчулу с одного уха на другое. И с недоуменным видом спрашивает тестя:

– Батя! Я тут на колючки наткнулся. Как с ними быть?

– Срежь, чего ж еще! Возьми за макушку да отшвырни подальше…

Дядя Петре в точности выполнил все, как было сказано. Косит дальше. И опять:

– Батя! Тут снова колючки. Как быть-то?

– Да срежь, и дело с концом! Возьми за макушку и брось куда-нибудь…

Срезал дядя Петре куст колючек, ухватил за макушку и бросил… Косит дальше. И снова натыкается на терновник. В недоумении останавливается. Сдвинул шапку набок и – снова к тестю:

– Ба-а-а-тя! Тут опять колючки. С этими-то что делать?

– Срежь, сунь в рот и топай отсюда, чтоб глаза мои тебя больше не видели…

Срезал дядя Петре куст терновника, сунул в рот и вернулся восвояси.

– Что стряслось? – спрашивает его Петре-младший.

– Да вот домой пришел. С тестем поругался.

Поругались насовсем.

А Петре-младший и вовсе не женился. Задумал было жениться дядя Санду. Да Петре-старший и Петре-младший не позволили. Он мог бы взять ноги в руки да и скрыться… Совсем с братьями разругался. Увидели дядя Петре-младший и дядя Петре-старший, что Санду на своем стоит, привязали его как-то ночью к акации и избили зверски. После этих побоев лишился дядя Санду рассудка. Все это случилось, когда мой отец еще мальчиком был. С той поры дядя Санду так и не опомнился. Живет – никому зла не делает. Бродит себе по двору от дерева к дереву и что-то бормочет. Что он там деревьям бормочет – понять трудно… Порой накатывает на него злость. Тогда он хватает палку и ну колотить ею по кустам акаций. Кустов этих во дворе у братьев сотни – одни помоложе, другие уж совсем старые. И на всех кора в ссадинах. Дядя Санду лупит по ним безо всякой жалости. Акации не сетуют. Они безгласны. Нет у них и слез, чтоб заплакать. Они только роняют листья. Но вместо опавших вырастают другие. Дядя Санду никогда не бьет яблонь – ни палкой, ни камнями. Бывают дни, когда безумец отправляется со двора и подходит к колодцу. Достает бадьей воду и наполняет кувшин. Потом роется в галечнике, насыпанном вокруг колодца, собирает камни покрупнее, поувесистей. Сует их за пазуху, набирает в подол. Уносит кувшин в хижину и снова выходит во двор. Озирается. Опускается на колено, будто для стрельбы из ружья, и прицеливается камнем в акации. И почти никогда не мажет. Безумец всегда следит за тем, чтобы камень не перелетел через забор и не угодил в какого-нибудь прохожего. Одежда на нем – сплошные лохмотья. Он почти наг. Если припадок случится с ним среди ночи, никто не перечит ему ни словом. Побормочет-побормочет, пока не надоест, а потом сам вернется в дом и уляжется, как собака, на соломе возле входа. Водили его братья и в больницу. Доктора осмотрели его, но никакого средства от болезни так и не нашли. Но вылечил его и доктор Ганчу. Да и вылечил ли Ганчу хоть кого-нибудь с тех пор, как появился в селе? Никого!..

Нынешней ночью сумасшедший тоже затеял разговор с деревьями. Разговорился с деревьями и ветер. Расшумелся вовсю. Поднялась настоящая буря. Воет и воет…

Сестрица Дица тоже слушает завывание ветра, но это ее не пугает. Ее пугает непонятное бормотанье полоумного. Она оставляет меня, и я слышу, как Дица пробирается на другую половину комнаты, где похрапывает тетушка Уцупэр.