Захария Станку - Босой

– Вот и хорошо. А я уже упустил время. Я бы теперь в четвертый класс переходил, если бы мамаша меня учиться отдала, если бы смогла меня в город отправить…

Длинный стал Лефтерие, вытянулся. Кашляет все больше. И в платок сплевывает. А слюна красная.

– Все кашляешь…

– А что поделать? Не отступается болезнь. Гложет. Подкапывается. То ли весной, то ли осенью успокоюсь навеки.

Разговаривает весело, но веселость эта наигранная, ненастоящая.

– Зачем ты так говоришь?

– А что тут скажешь?.. Я, бывает, бешусь от злости. Слышишь? Бешусь, что лекарств не найти!.. Что смерть близко! Что буду лежать холодный, неподвижный. И могильщики меня в землю зароют. И ничего уже не увижу и не услышу. А жизнь пойдет дальше. Вновь зацветут поля. Днем им будет светить солнце, а ночью – луна и звезды, только я ничего этого не буду знать, ничего не почувствую…

– Все умрут, – бормочу я.

– Все умрут, сам знаю, только сначала жизнь проживут. А я жизни не видел. Только-только начал понимать в ней толк. Слышишь? И уже умирать!.. Я ведь еще стольких книг не прочитал!.. Не успел узнать многого. Просто выть хочется!.. И все-таки… нельзя падать духом. Нужно держаться, радоваться жизни до последнего вздоха…

Рядом с Елефтерие его младший брат, Матей. Он сутулится. Задыхается. Его душит глухой глубокий кашель.

– И ты кашляешь, Матей?

– И я.

– В одной комнате живем, тут не убережешься. Болезнь заразная, – объясняет Лефтерие. – Знаешь, Дарие, у сына Изопеску я нашел интересные книги. Он позвал меня к себе и сует в руки: «Вот, Бабой, возьми эти книги, а то валяются в комнате, мешают. Мне они ни к чему». Я взял. Заходи, дам почитать…

– Когда подсохнет, – отвечаю. – На хуторе грязь непролазная. Как ты Матея в школу водишь?

– Так на себе и тащу, пока на бучукскую дорогу не выберемся…

Когда Бабой уходит и скрывается в дверях школы, Грижулиу Букур убеждает меня:

– Не бери у Лефтерия книг. Он их читал, дышал на них. Еще и сам чахотку подцепишь. Брось ты эти книги!.. Чем ученому с чахоткой жить, лучше уж ослом да здоровым остаться…

Школьные окна словно затянуты мутной пеленой. Пожелтели, облупились стены. Из железной печки валит дым. Печь дымит, пока не раскалится. Тогда начинает гудеть. Трещат поленья.

А за окнами голые деревья, рваное свинцовое небо…

Первой расцвела ива у ворот. Потом зацвели шелковицы, акации, сливы. Запестрели поля. Прилетели аисты и ласточки. Еще свежо. Но раз прилетели аисты, обувь мы уже не носим. Сбрасываем сапоги, постолы, опорки. Ходим босиком. Первые дни чувствуем, как стужа пробирает до костей. Потом привыкаем и холода уже не ощущаем.

– Мам, я нынче обувку не надену. Пойду в школу босиком.

– Босиком так босиком…

Надо бы вымыть ноги. Но только что прошел дождь. Улицы развезло. Порог перешагнул – и уже в грязи по щиколотку. Стоит ли мыться?.. Едва я вышел из дому, как тут же поскользнулся. Ссадил пальцы на левой ноге. Как это меня угораздило? Надо ступать осторожней.

Вхожу в школу. Сажусь на скамью. Записываю урок.

Выходим на перемену. Это большая перемена.

– Давайте в пятнашки играть?

Мы бежим. Я опять спотыкаюсь. И опять обдираю пальцы на левой ноге. На этот раз очень сильно.

Я отхожу в сторонку и вижу, что из пальцев течет кровь. Сорванная кожа саднит. Я не могу понять, что со мной. Думаю только о том, что надо ходить осторожнее. Это, наверно, от усталости. Всю зиму кое-как перемогался, хоть серьезно и не болел. Скажешь маме:

– Мам, у меня голова болит!

А она в ответ:

– А больше ничего не болит? Смотри, может, еще что болит…

– Нет…

– Ступай поиграй. Почаще на воздухе бывай…

Голова, бывало, все равно болит. Но я уже никому ничего не говорю. Родители за нас не слишком беспокоятся. Если заболеешь, забьешься в угол постели и лежишь. Лежишь, пока лучше не станет. Вниманием нас родители не балуют… Разве прутом отстегают, когда натворишь что-нибудь. А такое довольно часто случается.

Особенно с моим братом Ионом и сестрой Рицей. Иона портит Авендря, приучая красть птицу, баранов, ягнят. Что стащат, продают корчмарю за выпивку.

– Опять лишь к утру заявился, Ион? Смотри, Шоавэ на тебя уже жаловался.

– А я с Авендрей гулял.

– Где?

– У девушек.

– А от самого вином несло.

– Это, тять, тебе показалось.

Врет Ион безбожно.

– Гляди, парень, попадешься как-нибудь сторожам в руки.

– А ты меня, тять, в примарию выручать приходи.

– Вот уж нет. Прийти-то приду, но не выручать. При всем честном народе так вздую, что со стыда сгоришь.