Андрей Расторгуев - Атака мертвецов

После завтрака сели в экипаж Мориса и поехали на Крестовский остров. А там – неторопливая пешая прогулка под прекрасной сенью деревьев, тянувшихся до самого устья Невы, игриво сверкавшей в отдалении, и легкий, непринужденный разговор.

Неожиданно речь зашла об императоре. Палеолог не преминул им восхититься:

– Какое прекрасное впечатление я вынес о нем на этих днях в Москве. Он дышал решимостью, уверенностью и силой.

– У меня сложилось такое же впечатление, – согласился Сазонов. – И я извлек из него хорошее предзнаменование… Предзнаменование необходимое, потому что…

Он внезапно запнулся, словно не решаясь закончить свою мысль.

– Продолжайте же, Сергей Дмитриевич, прошу вас, – с легким нажимом принялся уговаривать Морис. – Как говорят в России, сказал «А», говори и «Б».

Тогда, взяв посла за руку, Сазонов доверительным тоном произнес:

– Не забывайте, что основная черта характера Государя есть мистическая покорность судьбе.

И принялся передавать рассказ, который слышал от Столыпина, своего beau-frèr’a [34].

Случилось это в 1909 году. Россия только-только начинала забывать кошмар японской войны и последовавших за ней мятежей. Столыпин докладывал Государю очередные предложения по мерам, касающимся внутренней политики. Задумчиво выслушав его, Николай скептически, даже скорее безучастно махнул рукой, словно показав: «Это или что-нибудь другое, не все ли равно»… Наконец, обронил печально:

– Мне не удается ничего из того, что я предпринимаю, Петр Аркадьевич. Мне не везет… К тому же человеческая воля так бессильна…

Столыпин, человек мужественный и решительный по натуре, попытался энергично протестовать, но царь перебил, спросив:

– Вы читали «Жития святых»?

– Да… По крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, в этом труде около двадцати томов.

– Знаете ли вы также, когда день моего рождения?

– Разве я мог бы его не знать? Шестого мая.

– А какого святого праздник в этот день?

– Простите, Государь, не припомню.

– Иова Многострадального.

– Слава богу, царствование вашего величества завершится со славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением божьим и благополучием.

– Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания; но я не получу моей награды здесь, на земле… Сколько раз применял я к себе слова Иова:

«…Ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне»…

Между тем, покончив с перечислением всяких мрачных случаев, произошедших с Николаем II за время его царствования, N заключает:

– Вы признаете, ваше превосходительство, что император обречен на катастрофы и что мы имеем право бояться, когда размышляем о перспективах, которые открывает перед нами эта война?

Странно, что приходится слышать из уст постороннего человека те же слова, которые говорил о себе Государь всея Руси. Впрочем, этот человек, сидящий напротив, должен знать гораздо больше, чем произносит вслух…

Немного подумав, Морис начинает отвечать, взвешивая каждую фразу:

– Следует относиться к своей судьбе без трепета, ибо я из тех, которые верят, что судьба должна считаться с нами. Но если вы так чувствительны к несчастным влияниям, разве не заметили, что царь имеет теперь среди своих противников человека, который, что касается неудач, не уступит первенства никому, а именно – императора Франца-Иосифа. В игре против него нет риска, потому что выигрыш несомненен.

– Да, но есть еще Германия. И мы не в силах ее победить.

Это уже начинало раздражать.

– Одни нет. Но рядом с вами стоят Франция и Англия… – Видя, что собеседник собирается перебить, Морис поднимает руку, останавливая этот порыв. Убедившись, что его слушают, четко выговаривает: – Ради бога, не говорите себе заранее, что вы не в силах победить Германию. Сражайтесь сначала со всей энергией, со всем героизмом, на какие вы только способны, и увидите, что с каждым днем победа будет вам казаться более верной.

Подходит официант с выписанным счетом. Подумал, наверно, что посетитель, подняв руку, требует его рассчитать. Ну, может, оно и к лучшему…

Последующие дни принесли, наконец, радостные известия. Французские и английские войска начали продвигаться на восток. Хоть и медленно, а шли вперед, тесня врага от Парижа на всем протяжении от Урка до Монмирайля. Палеолог с упоением наблюдал, как русское общество по совершенно правильному, с его точки зрения, инстинкту проявляло гораздо более живой интерес к сражению на Марне, чем к победам своих войск в Галиции.