Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка

А хотите знать, что произошло потом в доме синьора Винченцо? Джулио вылез из сундука только вечером этого печального дня, после того как синьор Винченцо опять пошел на заседание совета. Но Лючетта больше знать его не хотела. Она послала вдогонку Палечку гонца с письмом, в котором просила своего Джанино, свою ненаглядную золотую рыбку, ради бога простить ее; писала, что она всегда любила его, любила его прекрасные глаза, милую улыбку его и что после него больше никогда не полюбит никого на свете — во веки веков аминь!

Но Пульчетто ничего не ответил и спокойно продолжал свой путь — на Удинэ и к альпийским предгорьям.

Объясните мне, отчего на свете так мало людей, подобных Палечку? Горячие сердца их согревали бы нас сильней весеннего солнца, чьи лучи озаряют сад, где под пенье зябликов, что сидели на туфлях у Палечка, пишет это письмо преданный вам

Никколо».

Ян и Матей перешли границу Чехии на землях пана Олдржиха из Рожмберка близ Крумлова. Ян не заплакал, услышав первую беседу крестьян на его родном языке, не упал на колени, как делали многие после долгого пребывания на чужбине, и не поцеловал родную землю. Его скорей охватила тревога при мысли о том, что у него впереди.

Из Италии он уехал неожиданно и без долгих размышлений. Даже со студентами своего факультета не попрощался, даже не прошелся еще разок под портиком Падуи и не вошел в храм ласкового святого, покровителя города. Только сжал руку старому канонику Никколо, еле сдерживая слезы. Он чувствовал, что простился со своей молодостью, с итальянским небом, с беспечными блужданиями по чужим местам и возвращается на родину, в государство, о котором целые годы знал только по слухам да по рассказам каноника Никколо, осведомленного обо всем, что делается на белом свете, от монахов-доминиканцев, главная задача которых — борьба с ересью.

Он возвращался в страну, откуда веяло страхом. Знал, что заправляет всем, совершающимся дома, тот самый Иржик, который в бою при Липанах стоял на стороне, разгромившей Прокопа Великого и желавшей найти путь к земскому миру. Он слышал об Иржике столько, что голова начала болеть. Всю дорогу, во всех крепостях, на каждом церковном дворе — Иржик! Для одних он был паршивой овцой, клятвопреступником, одержимым бесовской силой, подлым предводителем шаек, которые, куда ни придут, всюду жгут стога, угоняют скот, снимают колокола с колоколен, как было в Мейссене и Фойгтланде, причем эти шайки предпочитают открытому бою разбойничьи набеги и возвращаются домой с целыми возами красивых одежд, золота и серебра… А по словам других, нет на земле человека такого обаятельного, сдержанного и мудрого, как Иржик, — истинное украшение чешской земли и божий промысел, воплощенный в королевском могуществе. Он старается, чтобы королевство пользовалось благами мира, чтоб была обеспечена свобода дорог, воспрещены всякого рода мошенничества, прекращены налеты и грабежи, чтоб был положен предел поджогам и укрывательству корчемных и других воров. Он чудом пережил мор в Праге, хотя бесстрашно принял участие в похоронах развратной императрицы Барборы [91] Барбора Цельская (ум. 1451) — вторая жена императора Сигизмунда I, была обвинена им в супружеской измене и изгнана, сочувствовала чешским феодалам-чашникам; умерла во время чумной эпидемии. , которая, как известно, была единственной женщиной, не верившей в загробную жизнь. Он не только не бежал от мора, но во время него устраивал съезды. Все время вел переговоры со своими противниками и вступал с ними в сделки, лишь бы избавить королевство от военного разорения, а уж коли брался за оружие, так победа наверняка реяла над его знаменем, и горе неприятелю, который вовремя не покорился. Иржик унаследовал военное искусство гуситов, и потому его боялись не только страконицкие и рожмберкские, мейссенские и саксонские, но и сам немецкий король Фридрих [92] Император Фридрих III. , и даже папа.

Несказанно обрадовались Ян и Матей, очутившись в альпийских горах, где на каждой вершине — крепость, похожая на драконье гнездо, откуда алчные глаза глядят в долину. Всюду горы и всюду леса, и Ян опять увидел хвойные деревья. Почуял запах далекой родины! Но он не ускорил хода коня, и лицо его не прояснилось. Отчизна вставала перед ним из бесед с людьми. Для всех она была источником страха, очагом раздоров, почвой, питающей разногласия. Глубокий ров был выкопан между его страной и тем краем, откуда он возвращался. И ров этот был до краев полон крови. Между его народом и соседями не было примирения. Слишком продолжительной, слишком жестокой была война между теми, кто кичливо называл себя истинными сынами церкви, и его еретическим народом! Богатые говорили: «Кто хочет стать бедняком, пусть последует примеру чехов!» А бедные не отвечали, потому что бедным можно было говорить только в чешской земле. В Бриксенском епископстве Палечек услышал о земле своей самые мерзкие слова. Тамошний священник передавал отзыв одного легата о Чехии [93] Речь идет об Энее Сильвии. , высказавшегося в том смысле, что, дескать, он жил там будто среди варваров и людоедов либо отвратительных индейцев и африканцев, потому что поистине на всей земле нет более чудовищного народа. А Табор, город, откуда начался бой за правду божию, этот человек назвал сборищем негодяев, обителью сатаны, храмом Велиаловым и царством Люциферовым!