Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

– Что с тобой? Скажи же! – трясла его за плечи Хауда.

Но Шарифулла только стонал и бормотал в промежутках между стонами:

– Зачем я сказал, зачем? Все, теперь все… Все кончено, Хауда! Я хочу умереть…

На другой же день Шарифулла пожинал плоды своей неосторожности – упала в шахту и подохла единственная его корова, а в огороде между грядками Хауда нашла внутренности и головы кобылы и жеребенка – Хажигали отомстил.

Не зная, что делать, Шарифулла побежал к старосте. Староста послал его к уряднику. Важно крутя усы, урядник спросил его:

– Кто видел Хажигали? Свидетели есть? Учти, жена в свидетели не годится…

– Нет… – потерянно пробормотал Шарифулла.

– Ну, тогда это дело трудное, много денег возьмет! – И урядник заломил такую цену, что у Шарифуллы даже волосы на голове дыбом встали. Он только покачал головой.

– Тогда нечего и говорить! – презрительно скривил губы урядник. – Лишь от дела отрыва ешь!

От урядника Шарифулла побежал к Хажисултану-баю. «Все-таки свой, мусульманин, и слово его закон, – думал Шарифулла. – Может, поможет приструнить нечестивцев…» По мере приближения к байскому дому он все замедлял и замедлял шаги, наконец старательно вытер ноги о лежащий у ворот клочок сена, шмыгнул носом и взялся за ручку. Во дворе тут же залаяла собака, слышно было, как она прыгает, ударяя в ворота лапами. Шарифулла в страхе отскочил и хотел было повернуть назад, но тут во дворе скрипнули двери, и женский голос спросил:

– Кто там ходит, собак дразнит?

– Это я, ваш сват, Шарифулла…

Женщина прикрикнула на собаку, которая не переставала злобно лаять и рычать:

– Хакколак, Хакколак, иди сюда! На-на-на! – Собака притихла. – Я держу ее, иди! —крикнула женщина.

Поглядывая на собаку, которая, рыча, ела принесенный хозяйкой суп, Шарифулла прошел по двору и у дверей чуть не столкнулся с хозяином. Не отвечая на приветствие, Хажисултан подошел к Гульмадине и с размаху залепил ей оплеуху.

– Дура! Где твоя голова, кобыла бесхвостая! Кто же собаке из такой чашки дает? Чтоб этой чашки я больше в доме не видел! Только и знаешь, что шайтана в дом призывать, проклятая!

Гульмадина стояла, низко опустив голову, с горевшей щекой. Собака подняла морду, облизнулась, вытащила из чашки большую кость и, захватив ее передними лапами, стала яростно грызть. Шарифулла, вспомнив, как давно он не ел мяса, глотнул слюну и облизал сухие, потрескавшиеся от мороза губы. Он подумал о том, что лишился добра, которое копил годами, отказывая себе в еде и одежде, и у него тут же тягуче и нудно засосало под ложечкой.

– Я к тебе за советом пришел, – робко начал Шарифулла. – Не откажи помочь…

– Ну, не тяни! Чего там? – нетерпеливо передернул плечами Хажисултан.

– Эх, сват, пропал я, совсем пропал, будь проклят этот Нигматулла! – быстро затараторил Шарифулла. – Надул он меня, все отнял, что я имел! Помоги, сват, вернуть добро, на тебя вся надежда! Разве не слышал? Он мне медь вместо золота продал. А Хажигали кобылу с жеребенком зарезал, только головы оставил! И корову в шахту сбросил, будто она сама провалилась!.. Что мне делать?

– Меньше языком трепи, – сердито сказал бай. – Не мое это дело, к старосте иди!

– Ходил, ходил, и к уряднику ходил!..

– И к уряднику? Ничего себе, хорош! Ходит туда, куда и нога мусульманина не ступала! И после этого ты еще у меня совета просишь? На своего брата, мусульманина, жаловаться! Ты б еще к хозяину прииска пошел, косой дурак! – Хажисултан махнул рукой и вошел в дом, хлопнув дверью…

Ссутулившись и часто шмыгая носом, Шарифулла шел по дороге. Он уже подошел к своему дому, как новая мысль одолела его. «Почему и в самом деле не сходить к хозяину прииска? – подумал он. – Мулла, конечно, скажет, что грех… А что делать?» Он постоял у ворот, переминаясь с ноги на ногу, и повернул к прииску. Новая и последняя надежда заставляла сильнее биться сердце, дорога сама бежала под ногами. Поднимаясь в гору, Шарифулла замедлил шаг и огляделся. Оголившийся лес почти просвечивался, сквозь ветки далеко были видны красные глянцевитые плоды шиповника и свешивающиеся большими кистями грозди рябины, над которой кружились запоздалые дрозды. Зазвенел, переливая в горле высокую ноту, свиристель, и в ответ ему бархатным голосом свистнул снегирь. Кое-где еще стояли зеленые дубы, на вершине горы гордо тянулись вверх прямые, как стрелы, сосны. Под ногами щедро лежала листва – красные острые листья осины, удлиненные золотисто-желтые листья березы, вишневые листья черемухи и оранжевые листья клена, похожие на раскрытые человеческие ладони…