Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

– Ну что, браток? Опять мокрый нос? – ласково спросил он.

– Ничего не мокрый, – сдерживаясь, проговорил мальчик, но от ласкового полоса курэзэ, от того, что похоже с отцом взял его за плечи этот большой человек с черной бородой, что-то вдруг словно растаяло в нем, и, уткнувшись в широкую грудь курэзэ, мальчик заплакал, всхлипывая и бормоча:

– Как же? Без отца?.. Я не могу… Мама и сестры голодные, а я…

Курэзэ гладил его по голове и шептал:

– Ну, что ты, не надо… Я говорю, не изводи себя. Никто не может сказать, когда придет его последний час. Думаешь, ты один такой несчастный? Все бедняки такие… Я говорю, живые не могут уйти вместе с мертвыми, значит, надо тер петь. Может, еще все переменится… Давай-ка вместе подумаем, как нам дальше жить… Я бы взял тебя с собой, да на кого тогда мать и сестер оставить? Хотя ты и так им не в помощь с такой– то ногой!

Мальчик постепенно затих у него на груди, успокоился и задремал. Курэзэ осторожно придерживал его голову, и от того ли, как тепло и доверчиво дышал, уткнувшись в него, этот чужой ему ребенок, от того ли, как обмякли во сне его худенькие беспомощные руки, горячая волна нежности вдруг поднялась к горлу. Курэзэ вспомнил разом и свое бесприютное одиночество, и скитальческую сиротскую жизнь, все беды и обиды. Гайзулла безмятежно посапывал носом, и курэзэ боялся пошевелиться, чтобы не тревожить сон мальчика, который вдруг стал ему роднее всех людей на свете...

«Сыночек», – тихо, чтобы не слышала Фатхия, прошептал курэзэ на ухо мальчику. Гайзулла вздохнул во сне и, протянув руку, обнял курэзэ за шею. «Возьму с собой, – решил курэзэ. – Все равно он здесь ничего не сделает, а матери поможем как-нибудь…» В эту минуту он и думать забыл о золоте. Горе этих простых людей и мальчик, лежавший у него на коленях, – все это стало ему таким близким, как будто случилось с ело семьей. Он осторожно поднял Гайзуллу, переложил его на чары и лег рядом, все еще чувствуя на груди прикосновение вихрастой мальчишеской головы с тонкой голубой жилкой на бледном виске.

Утром, чуть только выпили чай, дверь распахнулась, и в дом, запыхавшись от быстрой ходьбы, покраснев от мороза, шагнул Нигматулла. Он постоял немного, привыкая к сумраку комнаты, и, заметив курэзэ, который сидел, положив руку на плечо мальчика, громко расхохотался.

– Ой, умру от смеха! – держась руками за живот, захлебываясь, сказал он. – Так это ты и есть курэзэ? Ха-ха-ха! Ну и плут же ты, Кулсубай!.. – Видно было!, что он никак не в силах остановиться, и каждый новый знак, что подавал ему курэзэ, казалось, только больше распалял его. Длинные, желтые, похожие на лошадиные, зубы Нигматуллы обнажились, глаза сощурились, и сжавшийся в комок при его появлении Гайзулла чуть не вскрикнул от страха, узнав гостя.

– Я говорю, хватит! – Яростно сжав кулаки, курэзэ вскочил с места и двинулся навстречу Нигматулле, который сразу прекратил смеяться и попятился к чувалу.

– Все, агай, все, – примирительно забормотал он. – Я же не знал, что ты курэзэ… Давай поговорим по-хорошему, дело есть. – Он под мигнул и вышел во двор. Курэзэ последовал за ним.

– Что же ты делаешь? – зло зашептал Кулсубай, как только они вышли во двор. – Ух, от резал бы я тебе язык поганый!

– Ну, прости, не сердись, Кулсубай-агай, – оправдывался Нигматулла. – Откуда же я мог знать? А вообще-то ты для этой роли как раз подходишь! – Он оглядел курэзэ с головы до ног и прищелкнул языком: – Здорово сработано!

– Ладно, ладно, говори, чего надо! – пре рвал его Кулсубай. – Сам хорош! Вон Шарифулла из-за тебя, как безумный, по деревне носится – ведь всю жизнь не ел человек, копил, а ты что с ним сделал?

– Я ж не крал. – Нигматулла рассмеялся: – Я ему предлагал даже деньги назад, можно сказать, в карман совал, да он не согласился и деньги вернул, и лошадь еще дал в придачу!..

– Хоть половину верни, жалко человека..

– Какая разница? Не я, так другой его на дул бы… Брось, агай, о себе лучше подумай. Я тут на днях у прииска был, там зимогоров [11]развелось – страсть! За крупинку золота глотку друг другу перегрызть готовы! Наше время та кое – или ты съешь, или тебя со всеми потроха ми, а я не хочу, чтобы меня надували, понял? Мне дай только развернуться – заживу, как бай, есть и пить вволю буду, жену красивую заведу, а таких, как Хажисултан, и на порог тогда не пущу, пусть, если хочет, идет ко мне в собаки, во дворе служить, на прохожих лаять! А чтоб так оно и было, знаешь, сколько мне денег на до? – Нигматулла помолчал. – Одному промышлять плохо, идем опять со мной, ты же здесь только зря время тратишь! А еще говорил, что Машу найти хочешь… Дело такое, пойдешь со мной – она в твоих руках.