Яныбай Хамматов - Золото собирается крупицами

«Слишком долго я канителился с этой немчурой, – думал он. – Мог бы и в январе шахту открыть.»

Без стука вошел Сабитов. С тех пор, как Накышев назначил его инженером, Сабитов вел себя нагловато, уже не вытягивался в струнку при появлении управляющего, хотя и держался с подчеркнутой вежливостью и, приходя в контору, принимал робкий и просительный вид.

– Я что-то не могу понять, для чего я поставил тебя на эту должность? – закричал управляющий, едва Сабитов показался в дверях. – Шахта открыта, а работать в ней, выходит, некому? Где рабочие, которых ты мне тыщами обещал нанять? Где?

– Сами знаете, Гарей Шайбекович, – Сабитов пожал плечами, – ледоход…

– Я спрашиваю, когда на шахте начнется работа?

Сабитов, как бы признавая свою вину, опустил голову и промолчал.

– Тошнит меня от тебя, – откидываясь в кожаном кресле, устало сказал управляющий. – Даже чернильницей в тебя запустить скучно, на все один и тот же ответ, одна и та же глупая рожа!..

– Это все тот разбойник воду мутит, – оправ дался Сабитов. – Поверьте мне, Гарей Шайбекович, я всеми силами! По всему прииску слухи распускает, что шахта обвалится! Подговаривает, чтоб на работу не выходили, пока мы креплений не заменим…

– Какой разбойник?

– Да каторжник, русский этот, Михаилом его зовут…

– А откуда он это узнал? И почему ты мне раньше ничего об этом не говорил? Вот что, сообщи-ка о нем на Кэжэнский завод, в полицейское управление, а ты, – управляющий кивнул лысо ватой головой десятнику, появившемуся в кабинете, – иди вызови урядника! Даром он, что ли, казенный хлеб ест?

Десятник приложил руку к воображаемому козырьку и, повернувшись кругом, быстрым военным шагом вышел из комнаты.

Накышев посмотрел на Сабитова, на жалкое его красное, испуганное лицо. «Боится, – удовлетворенно подумал он, – а как же? У меня ведь кулак железный, захочу – и он у меня из главных-то инженеров в конюхи пойдет, а то просто станет навоз со двора убирать! Ничего, зато с такими работать хорошо, только свистни – а он уж тут, хвостом виляет!»

– Садись-ка поближе, – спокойно сказал он. – Ты пока под моим началом работаешь, за помни – старатели сколько бы ни мыли, а золото ихнее все равно к нам в карман ляжет, все дело только в том, сколько ляжет, поэтому нам и шах та фишеровская понадобилась, понял? Если там столько золота, сколько проба показала, то считай, что карманы у нас набиты! А эти губошлепы, что там, возле Юргашты, собрались, мы их всех к ногтю прижмем, не беспокойся! Они ж как мухи – на сладкое летят! Стало быть, пообещать надо, что плату за работу в этой шахте увеличим, да в придачу – большой задаток, понял?!

Сабитов кивал головой.

В дверь робко постучали, и в комнату снова зашел десятник. Круглое лицо его было озабоченно.

– Ну что? – сердито спросил Накышев,

– Урядник сейчас придет, а вот тут еще одно дело… Есть Нигматулла такой, сын Хажигали, – и сын, и отец, вся семья – воры, как говорится, вор на воре сидит и вором погоняет!..

– Ну что ты резину тянешь, выкладывай сразу суть дела! – раздраженно сморщился управляющий.

– Так точно, Гарей Шайбекович! Так вот он у детей золото за бесценок скупает! Стало быть, поперек нашей дороги стоит…

– Ерунда! Какое там золото – мелочь сущая, – негромко проворчал Накышев. – Так вот я тебе и говорю, главный инженер, большой задаток вперед и все такое прочее… Он повернулся к десятнику:

– А ты пока иди, я сам в этом деле разберусь!.. Будет нам этот ворюга мешать – мы его быстро уберем…

«Смотри-ка, – думал Хисматулла, шагая с лопатой по берегу Юргашты, – еще вчера, кажется, акман-токман [14]опять собирался, вроде бы даже снежок пошел, а нынче-то благодать! Расплакалась наконец Юргашты после зимнего горя…»

Навстречу ему то и дело попадались старатели с веселыми, радостными лицами, они здоровались, щурясь от солнца, улыбались, и Хисматулла сам не мог не улыбнуться в ответ, потому что было уже ясно, что весна пришла окончательно, со всей щедростью своего света и тепла. И скоро будет вокруг шумно от свежей зелени, такой нежно-яркой, что поначалу больно будет глазам смотреть на нее, и небо с каждым днем станет наливаться голубизной, и чернокрылые чибисы пронзительно закричат: «Тиу-ви! Тиу-ви!» И если уже сейчас пылят по мокрому ноздреватому грязному снегу сережки орешника, то скоро зацветет и осина, и на южных склонах глинистых оврагов расцветут желтые корзинки мать-и-мачехи и нежно-голубоватые, матовые подснежники, а там медуница и лиловатые душистые колокольчики волчьего лыка, и затокуют тетерева на заре возле опушек и сырых просек, и вылезут из берлоги исхудалые после зимней спячки медведи, и найдется работа всем тем, кто не мог прокормиться зимой!