Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

Пробыв в Японии четыре года, Левченко не мог не убедиться, что то, чему учили, оказалось ложью. Он видел, как восстановленная после поражения в войне благодаря американской помощи Япония сумела построить общество, образцом которому послужила американская демократия. Для него не составляло труда сравнить, что произошло в восстановленной по советской модели Восточной Германии , где для того чтобы предотвратить массовый исход граждан, должны были возвести Берлинскую стену.

КГБ вынужден посылать своих агентов за границу. Но он не в силах окружить их Берлинской стеной. Ведь только глубоко вникнув в окружающую его жизнь, может агент действовать успешно. А чем глубже он проникает в эту жизнь, тем лучше он ее узнает. Тренированный мыслить аналитически ум разведчика видит все несоответствие того, что ему говорили о Западе, с тем, с чем он встречается каждый день. Это одно из противоречий, которое КГБ разрешить не в состоянии. Каких бы успехов не добивался КГБ, это успехи профессионалов, служащих неправому делу. То, что они делают, не приносит пользы народу, не делает его жизнь легче, терпимее, счастливее. Все это и, наверное, еще многое другое глубоко личное, и привело Станислава Левченко вечером 24 октября 1979 года к токийскому отелю „Саньо”. Он остановил автомобиль и поднял капот. Разглядывая якобы заглохший мотор, он время от времени осматривал окрестности, пытаясь установить, следят ли за ним. Он опять вспомнил о тех, кто решился порвать с КГБ: о полковнике Анатолии Филатове, установившем контакт с Си-Ай-Эй. Только через два с половиной года случайность помогла раскрыть его. Случайно попал в ловушку КГБ и Александр Огородник, почти три года передававший американской разведке ценные бумаги из Министерства иностранных дел. Когда его арестовали, Огородник сразу же признался и с готовностью предложил все изложить на бумаге.

— Вот только беда, — невозмутимо заметил он, — я привык писать ручкой „Мон Блан”, которую оставил дома на письменном столе.

Ручка „Мон Блан” была доставлена. А через десять секунд Огородника не стало. Он проглотил спрятанную в ручке пилюлю быстродействующего яда.

Но, пожалуй, больше всего повлиял на Левченко побег Аркадия Шевченко, занимавшего пост заместителя Генерального Секретаря ООН и имевшего доступ к Политбюро.

Левченко вспомнил и о поражении, которое на его глазах Советский Союз потерпел в деле Беленко.

Захлопнув капот автомобиля, он решительно вошел в отель. Он знал, что американцы давно облюбовали этот отель и без конца проводили здесь разные приемы. Ему повезло. В этот вечер прием давали военно-морские силы. Он попросил стоящего у дверей дежурного матроса вызвать командира. Через несколько минут появился офицер в форме военно-морского флота США. Назвав себя, Левченко попросил немедленно связать его с офицером разведки.

— Почему разведки? — разыгрывая удивление, спросил офицер.

— У меня важное дело.

— Хорошо, — сказал американец. — На это уйдет минут тридцать, а пока отдохните, — и он указал ему на комнату рядом.

Когда офицер американской разведки вошел в комнату, где его ожидал Левченко, тот встал и сказал:

— Я майор КГБ. Прошу предоставить мне политическое убежище в США.

Сообщение о побеге Левченко легло на стол председателя КГБ в то же утро. Попытаться скрыть этот, грозивший провалом громадной, годами создававшейся агентурной сети в Японии, побег не было никакой возможности. Андропов мог только оценить масштабы провала, но он не мог предотвратить его. Единственное, что оставалось ему, — мстить, чтобы другим неповадно было.

Вскоре Левченко узнает, что закрытый суд военного трибунала приговорил его к расстрелу.

В Москве ему говорили, что все перебежавшие на Запад уничтожены. Но в Америке он встретился с ними. Ему стало известно, что за последние двадцать лет КГБ не удалось настигнуть ни одного из тех, кто порвал с ним.

Будущее покажет, что провалы КГБ не пошатнули позиций Андропова, как и провалы в сельском хозяйстве не поколебали положения Горбачева. Но тогда, после побега Беленко, шеф КГБ уверенным чувствовать себя не мог. Черненко же стремился использовать удар, нанесенный Андропову побегом летчика, в своих целях.

С тех пор как Брежнев в 1965 году сделал его заведующим общим отделом ЦК, в его обязанности входила и подготовка заседаний Политбюро. Затем Брежнев назначил его начальником своего секретариата. Хотя должность эта и значительная, тем не менее дверей на заседания Политбюро она еще не открывала. Кому пришла в голову мысль, ему или Леониду Ильичу, о проникновении в Политбюро, так сказать, с черного хода, остается тайной, но так или иначе, а Черненко вскоре стал присутствовать на всех заседаниях в качестве секретаря. А через некоторое время эта сидящая в стороне, уткнувшаяся в бумаги коренастая фигура с ушедшей в плечи головой сделалась такой же привычной, как и блокноты с карандашами, как бутылки с минеральной водой. Брежневу он был необходим не только потому, что умел вовремя откупорить бутылки с водой, но и потому, что Устинычу можно было полностью доверить столь щекотливое дело, как подготовка заседаний Политбюро. Ему не нужно было подсказывать, что внести в протокол, а что выпустить. Он достаточно хорошо знал своего хозяина, чтобы обойтись без подсказок. И, став полгода назад секретарем ЦК, Устиныч сохранил за собой те же обязанности. Отказаться от них значило отказаться от возможности быть в курсе всего, что происходит на заседаниях Политбюро, перестать быть свидетелем всех перипетий разворачивающихся здесь схваток. Ведь это делало его фактически членом Политбюро, правда, без права голоса. Но пока его и это не беспокоило. Он знал, как сделать свой голос слышным там, где это было надо. Ему известна вся подноготная происходящего в Политбюро и за его кулисами, расстановка сил, кто против кого плетет интригу. Как от чуткого сейсмографа, улавливающего слабые подземные толчки, говорящие о предстоящем землетрясении, так и от него не укрылись на первый взгляд вроде бы и незначительные ходы Андропова. Чем больше он наблюдал за ним, тем больше убеждался в том, что председатель КГБ отнюдь не собирается довольствоваться кабинетом на Лубянке, что цель его — кремлевский кабинет, который занимает Брежнев. Устиныч видит, как исподволь ведет борьбу Андропов против того, кого считает главным препятствием на пути к цели, - Кириленко. Ни вездесущему начальнику тайной полиции, никому вообще еще не известно то, что уже давно было решено между ним и Леней, как он позволял себе называть Брежнева, когда они оставались наедине. Тому ведь ясно, что стоит ему только сойти со сцены, как тут же начнут на него валить вину за все грехи.