Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

Позднее, вспоминая об этом времени, Никсон напишет в своих мемуарах: „Согласно сообщениям прессы и разведки, Брежнев провел тихую чистку Политбюро, по-видимому, избавляясь от противников детанта”.

Жаль, что президент США не обратил внимания на слова тех, кто за несколько месяцев до поездки Брежнева в США был введен в Политбюро, и кто, если следовать логике Никсона, должен был бы стать сторонником политики разрядки.

„Советское государство поддерживает национально-освободительные движения и решительно противостоит империалистической агрессии в любой даже самой отдаленной точке нашей планеты”, — так говорил один из новых членов Политбюро, министр обороны маршал А. Гречко.

„Жизнь доказывает, что до тех пор, пока существует империализм... остается и реальная опасность для народов нашей страны”, — провозглашал другой новый член Политбюро Андропов. Если они были сторонниками детанта, то кто тогда был его противником?

В речах и того, и другого эхом прозвучало то, что можно было прочитать в вышедших в 1952 году „Экономических проблемах социализма”.

„...Чтобы устранить неизбежность войн, нужно уничтожить империализм”, — поучал Сталин. Иными словами, и Сталин, и через двадцать один год после него Андропов говорили одно и то же: чтобы устранить опасность для советского режима, надо уничтожить свободные страны Запада.

Весьма характерно, что президент США даже не упоминает имени Андропова. Его выходу на авансцену советской политики, его участию в формировании ее не придали того значения, которое это заслуживало. А ведь именно в годы пребывания Андропова во главе КГБ Советский Союз под покровом мягко звучащего французского слова „детант” развернул невиданное до того наступление на силы демократии. При этом Москва применяла все тот же испытанный прием. Беспрерывно повторялись призывы к миру. Много лет назад, когда это было еще в новинку, американский ученый Стефан Поссони предупреждал, что „в коммунистической терминологии слово „мир” ...означает такое состояние конфликтной ситуации, при которой используются все средства, кроме открытой войны”.

С тех пор как Андропов переехал на Лубянку, его главная обязанность — использовать эти средства. По сути дела он руководит необъявленной войной. Он же выступает в роли охранителя империи и сохранителя тишины в ее пределах. Кража технических секретов дает ему возможность влиять на развитие советской экономики. Его власть становится огромной. Такой еще не располагал ни один начальник тайной полиции. Он далеко оставил позади и Фуше, и Фукье-Тенвиля, и Гиммлера, и Берию. Его влияние чувствуется во всех сферах. Он „без пяти минут” генсек. Но эти пять минут все и решают. То, что в его руках концентрируется такая власть, не может не беспокоить тех, кто так же, как и он, стремится овладеть креслом генсека. Идущая за кулисами борьба принимает острый характер.

Правда, пока мы еще ничего не слышим о другом претенденте. Да его пока таковым и не считают. Черненко все еще известен лишь очень немногим. Он все еще только тень Брежнева, хотя уже такая тень, без которой генсек, в отличие от героя Шамиссо, не может ступить и шагу. В Кремле привыкли к тому, что тяжело дышащий Устиныч, изо рта которого к тому же и дурно пахло, всего лишь тень. И вдруг... Устиныч делается членом ЦК. Однако это воспринимается как повышение, соответствующее его положению начальника секретариата генсека.

Это действительно закулисная должность. Ведет свое происхождение она от созданного впервые при Сталине поста заведующего его личным секретариатом. Хотя это, на первый взгляд, чисто канцелярская должность, но занимающий ее становится лицом, приближенным к генсеку. Он встречается с ним постоянно, он первый узнает о желаниях генсека, он же и передает его приказы тем, кому надлежит их исполнять. Уже одно это делает его влияние огромным.

Пример Поскребышева говорит сам за себя. Черненко Поскребышевым не стал. Времена не те, однако был он Брежневу не менее необходим, чем Поскребышев Сталину. В секретариате рождается многое из того, что потом становится известным как „инициатива Брежнева” мысли Брежнева. Хотя вклад самого Устиныча в это незначителен, поскольку силой ума он никогда не отличался, однако умение подобрать сотрудников тоже немаловажное качество. Видимо, уже в то время Брежнев приходит к решению, что именно Устиныч, а не кто-либо другой, будет достойным его наследником. Но с тем, что ему, всесильному генсеку, когда-нибудь все-таки придется передать бразды правления наследнику, с этой мыслью Брежнев примириться не в силах.