Виктор Суворов - Контроль [Новое издание, дополненное и переработанное]

Смотрит Настя в лица расстреливаемых, замирая от восторга и ужаса. В момент, когда пуля пробивает человечью голову, лицо убиваемого выражает столько эмоций, словно в доли секунды человек смог услышать сразу весь «Реквием» Моцарта или прочитать «Шинель» Гоголя.

Каждому свое. Один в момент смерти переполнен яростью, другой — неутоленной жаждой мести, третий вдруг понимает сладость смирения и умирает в блаженстве, прощая врагов. Разные в людях чувства, но ясно Насте, что чувства убиваемых не мимолетны. Время для них течет совсем не так, как для тех, кто пока остается жить. За доли секунды, за самые последние доли убиваемые успевают прожить, понять и прочувствовать больше, чем успели за долгие годы, а может быть и больше, чем за всю жизнь.

Заполнилась яма с одного края почти до самого верха. Там сразу и присыпали землей.

Отстрелялись. Хорошо отстрелялись. Яма только не засыпана с другой стороны.

Ну, это дело не трудное. Копать тяжело, завалить — не проблема.

Ширманов акт составляет, дядя Вася — ведомость расхода боеприпасов.

Перекованные собирают последние бушлаты и ботинки. У самых шкафов.

Подписал Холованов акт. Поманил пальцем собаководов. Те знаки начальственные без подсказок понимают — с собаками к шкафам.

— Эй, ребята, — Холованов перекованным, — мы сегодня четыреста четыре человечка утешили, а в плане вас четыреста семнадцать. Вас тоже ведь в план включили.

Про то, что надо прятаться в шкафах, он не говорил. Сами понимать должны. Если собак спустили, так прячьтесь. А их спустили. Собакам тоже практика нужна.

Быстро перекованные по шкафам попрятались. Собаки только троих изорвать успели, да и то не сильно. Оттащили собак.

— Покрасовались в новых бушлатах? Ботинки новые не жмут? Снимайте, ребята. Мордами кру-у-гом! Руки назад! В делах ваших написано, что встали на путь исправления, а на мой взгляд горбатого могила исправит.

Вой в кабинках железных, рев. Это ничего. Войте, визжите — на спецучастке свобода. Хоть мяукайте, если нравится.

— Тетя Маша, у нас еще двенадцать. Пострелять не хочется?

— Да ну вас, охальники, смертоубийством заниматься. Кончайте скорее и подходите водку пить.

Чем расстрел хорош?

Тем расстрел хорош, что романтикой веет. Как на Гражданской войне. Запах костра, запах дыма порохового, шинель порохом пропахла. И чувство выполненного долга душу греет. Хорошо.

Ликвидировали четыреста шестнадцать, а в списке четыреста семнадцать. Еще один. Этот особый.

Это американский инженер, специалист по подслушиванию. Этого Холованов лично стреляет.

Вот и все. И вечер.

Хорошо вечером на Волге. Лещ в плавнях плещет. Из-за реки песня плывет. Пароход колесами шлепает. Бакены загорелись. Красные и белые огонечки.

Все в команде исполнителей любят массовые расстрелы. Потому как массовый на свежем воздухе.

Когда десять, двадцать, тридцать клиентов в кремлевском подвале исполняют, то романтики никакой. Отработал день, и едешь усталым домой в трамвае среди таких же уставших за день людей. А если больше сотни, так это на природе. Лес. Река. Вечер у костра. После исполнения — по сто граммов. Эти граммы воспринимаются как медикамент. Как кисленькая витаминка после укола. Ста граммов не хватает. Душа больше просит. Потому вечерами после расстрелов каждый свое достает.

Всё — на общий стол. В такие вечера звания не признаются. Все — свои. Все — друзья. Все — певцы.

Что больше всего сплачивает людей? Совместная работа. Чем труднее работа, чем ответственнее она, тем крепче дружба между теми, кто ее выполняет.

Пылает костер, жаром пышет, искры хороводом в небо, тушенка в банках, колбаса копченая — не разрежешь. Дядя Вася-вязальщик палочкой картошки печеные из огня катает.

А водка горькая.

— Не кажется ли тебе. Дракон, что сейчас, летом тридцать восьмого, чистка достигла высшей точки, и ее пора сворачивать?

— Товарищу Сталину виднее.

— Не кажется ли тебе, что товарищ Сталин критическую точку уже проскочил и в случае, если НКВД попытается взять власть, товарищу Сталину просто не на кого будет опереться?

— Ты переутомилась.

— Можешь говорить что хочешь, но однажды я сидела в монастыре и смотрела на телефон…

— Это ужасно интересно.

— Я смотрела на телефон, и мне пришла в голову мысль, что самый простой способ совершить государственный переворот — это отключить телефоны товарища Сталина. Без связи нет управления, без управления нет власти. Отключить человека от систем связи — значит отключить от власти.