Николай Коншин: Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году

Письмо Антона чуть не свело меня с ума, к счастию, я был уже готов — скачу сюда и, взяв из ближайшей избы лошадь, пробираюсь верхом в его лесное жилище. Там застаю посланника от Богуслава, и хотя Антон, не зная его в лицо, не смел быть откровенным насчет происходящего в Семипалатском, однако же я послал с ним поклон и обещание повидаться скоро в Смоленске. От Антона узнаю я все подробности, возвращаюсь в село, вызываю полковника Влодина, под честным словом молчать — открываю ему глаза, и благородный Влодин не обманул ожидания моего; мы условились, как приступить к делу; он возвратился ввечеру к вам как ни в чем не бывало, а я в то же время проведен был в комнату Анны Прокофьевны и тотчас послал к вам письмо, приготовленное на ее имя еще в Казани, но не посланное, по случаю моего собственного отъезда сюда. Это было предлогом вызвать вас к себе. К Ивану Гавриловичу послал господин Влодин человека с письмом, чтоб поспешил приехать в Семипалатское для свидания с человеком, нетерпеливо желающим его видеть, заверяя, что к приему его в Семипалатском хозяева приготовлены. Остальное вы знаете. Слава богу! Слава богу! Все исполнилось по желанию! Теперь мне остается дождаться друга Евгения, он в Петербурге по делам своим, по делам святой благотворительности. Устроив, он приедет сюда — какая будет радость доброму сердцу его видеть меня, по благости божией, успокоенным!

Уже давно была ночь, но огни блистали во всех комнатах семипалатского дома. Весело разносился говорливый бас Обоянского, прерываемый расспросами и излияниями дружества. Юная чета занималась более всего своим собственным счастием; жених жадно пользовался правами своего нового состояния: он не спускал почти глаз с прекрасной невесты, любовался прелестью этих первых уступок, которые любовь, покровительствуемая и сердцем и рассудком, еще оспаривает у стыдливости. Он был так счастлив, что совершенно забыл болезнь свою, забыл, что в первый раз еще оставил комнату, что после продолжительного и дурного пути необходимо восстановить силы успокоением. Софья также забыла об этом; она была вся любовь, вся нежность; она, казалось, хотела вознаградить в эти минуты все огорчения, нанесенные некогда любовию сердцу ее друга.

На другой день назначено было отцом Филиппом торжественное служение в семипалатской церкви. Продолжительный благовест и праздничный перезвон разносился по мирной окрестности и сзывал усердных поселян на хвалу божию. Здесь, в присутствии всех многочисленных прихожан своих, набожный священник, возвестив им о совершившейся милости божией, предложил, по окончании обедни, отслушать молебствие о здравии и благоденствии юной четы и в возблагодарение богу, соединившему их самих снова в единое семейство. Предложение принято с благодарностию, и редко слышало небо столь единодушную молитву.

Два года спустя после сего события в Семипалатском давался большой праздник в возобновленном каменном доме; в нем жил Богуслав с молодой женой и с матерью; деревянный дом был разделен на две половины: одну занимал граф Обоянский, а другую старый Богуслав. За обедом видели двух монахов, между коими сидел Обоянский: по правую руку был архимандрит Дионисий, некогда полковник Катуар, жених его дочери; по левую — Евгений. Здесь видели семейство Тоцких и многих из офицеров, старых сослуживцев князя. Граф Свислоч, только что прибывший из армии, привез сюда множество новых вестей. Брат княгини, Ардатов, уже отставной и женатый, рассказывал здесь полковнику Влодину о прекрасной невесте, которую обещал за него посватать. Множество блестящих дам украшало общество. Великолепный фейерверк и бал заключили празднество.

Вечер был темный; окна дома ярко блестели огнями и позолотами, музыка гремела, мелькали тени танцующих, множество экипажей чернелось по всему двору. Узенькая, уединенная дорожка вилась от дома к роще, по ней ходили взад и вперед две молодые дамы; они обнимались, плакали, смеялись, разговор их был оживлен, они не замечали, что уже около двух часов как вышли из дому, что, может быть, будут их искать, им казалось, что теперь их двое в целом мире. Вдруг послышались навстречу им шаги.

— Софья, — раздалось впереди.

— Богуслав, — отвечала одна из дам, — поди к нам, мы с Александриной забыли все на свете, вспоминая старое, мы ведь так давно не видались.

— Однако ж не забудь, что ты кормилица и что кормилице не должно рисковать, выходя вечером на воздух; не обижай дочери, оставляя ее надолго: тебя ищут.