Николай Коншин: Граф Обоянский, или Смоленск в 1812 году

— Дочь моя, — сказал он, — все село идет поздравить тебя, они знают все, они хотят видеть чудного в нынешний век грешника, добродетельного графа Бориса Борисовича, с которым я, сглупа, запросто обращался, как с купцом; они хотят видеть и жениха твоего, дочь моя, они плачут горячими слезами, но жаль, что подобные слезы посещают человека редко!

Через час пространный двор Семипалатской усадьбы наполнен был волосатыми головами крестьян и женскими повязками всех сортов; стена старейших тесно обступила крыльцо; между ними отличались: семипалатский староста, Козьма Феофанович — причетчик из села господ Озерских, который и повез потом радостную весть о сем к Людмиле Поликарповне и ее батюшке и ко многим другим. На крыльце стояла Софья за руку с Богуславом, приветствия закипели розним разноголосым говором, передние головы на просторе кланялись, задние кивали, крестились и молились, призывая на главу своей благодетельницы и прекрасного ее жениха святое имя божие, благословляющее браки.

Наступивший вечер был первый вполне счастливый вечер в жизни семипалатских друзей. Рана Богуслава еще заставляла страшиться за его здоровье. Но самый страх этот был сладостен. Нежнейшая озабоченность блистала в чистых взорах Софии. Она не могла не любоваться воскреснувшим страдальцем; вспомнила свидание с ним в лазарете.

— Оно дорого стоило мне, — говорила она. — Богуслав должен много любить меня, чтоб вознаградить всю муку, мной тогда испытанную.

Обоянский весело и говорливо распространялся о старой жизни своей, о своем чудном сне, о предприятии загладить соделанное зло, о князе Бериславском, о путешествии с ним до Смоленска.

— Здесь он был мне весьма полезен, — продолжал граф, — он узнал еще в лагере под Красным, что приехавший туда полковник Богуслав искал руки Мирославцевой; я побоялся вас видеть, чтоб лишним волнением не изменить себе, но уже полюбил вас с самой той минуты. В Смоленске Евгений мой узнал от Тоцкого, что Богуслав взят в плен. Мы кинулись снова к князю Понятовскому и удостоверились в справедливости слышанного. Здесь достойный муж сей доказал нам всю благотворительность прекрасной души своей; он заставил меня откровенно рассказать ему все, плакал вместе со мной, исходатайствовал охранный лист Семипалатскому, о чем вы совсем и не знаете, и для большой еще безопасности упросил, чтоб назначили его под госпитали для раненых. Он познакомил меня лично с бароном Беценвалем. («На честь которого я надеюсь, — сказал он мне, как на собственную, вы будете таким образом близко от любящихся молодых людей, будете иметь возможность утешать их обоих, не удаляясь и от цели вашей».) Он дружески обнял меня, прощаясь, и сердечно пожелал мне успеха; желание его было искренно — оно исполнилось.

Друг мой, архимандрит, узнал между тем, что в числе послушников в его обители есть один из семипалатских уроженцев; он послал его разведать на счет ваш, и тот, по возвращении, уведомил подробно как о занятии Семипалатского французами, так и о вашем удалении к Антону, которого жилище было хотя ему не известно, но проселок, при коем оно построено, знал хорошо и в молодости хаживал нередко в Семипалатское этой дорогой вместе с Фомой, братом вашего Антона. Получив благословение от друга, я взял моего Ивана и отправился в сопровождении монастырского служителя в дикую пустыню, в которой обрел мое счастие. Проводив все опасные места, он оставил нас, приказав держаться к месяцу, и мы, не более как версту отошед, нашли вас. Представьте радость мою, если можете: словами нельзя выразить ее. Я проплакал целую ночь сладкими слезами благодарности Вышнему, я был под одной кровлею с Мирославцевыми!

Пораженный чрезвычайным сходством Софии с отцом ее, я едва было себя не обнаружил. Трудно мне было привыкнуть к ангельскому лицу ее; я поклялся любить ее, как дочь мою, и посвятить себя ее счастию. Конечно, теперь вы видите, что вызов заводить трактир в Семипалатском был только предлогом, под которым без подозрения я мог жить там, чтоб ходить за Богуславом; что же касается до осмотра леса и беспокойства моего о вашей безопасности, то сие было искренно, ибо хотя я уверен был о безопасности со стороны Семипалатского, но опасался мародеров, коими наводнены были все окрестности.

Минута самая великая и страшная для меня была та, когда просил вас взять мой пакет под сохранение: в нем моя духовная, по которой я делал завещание наследникам моим, насчет обязанностей моих с вами относительно Семипалатского имения. С тех пор, как вы приняли этот пакет, я перестал бояться смерти: вы были уже обеспечены. Проживая в Семипалатском при лазарете, я начал действовать для покупки себе прежнего вашего достояния. Еврей Варцаб, который вызвался быть моим комиссионером по делам в Смоленской губернии, нашел мне, как клад, этого оригинального и честнейшего Скворцова, который устроил все дело. Недоставало денег: билетов разменять было негде, я должен был ехать в Казань, где имел друзей, и надеялся на удачное и скорое окончание; однако же едва только ныне успел оттуда вырваться.