Луи Арагон - Избранное

Интересно, каков из себя этот барон Лаллеман, назначенный по распоряжению Людовика XVIII префектом, который в двадцать лет сражался в Сан-Доминго, в тридцать — в Испании и получил чин генерала, когда союзники захватили Францию? Это о нем думает она в своем домике, сложенном из крашеного кирпича, среди обнаженных деревьев укромного садика этой поддельной деревни, это о нем думает она, креолка, вывезенная с Антильских островов, похожая на трепещущую и слабую пичужку, та, которую Теодор с минуту держал в своих объятиях. Вполне представляю себе, что говорила ей генеральша Лефевр-Денуэтт, убеждая переехать сюда. «Здесь, милочка, совсем особенный уголок, ну кто станет искать вас среди этих бараков, где живут люди весьма скромного достатка, все их богатство — это кролики и утки да несколько горшков с цветами, есть тут огородники и ремесленники, а кругом наши, надеюсь, вы меня понимаете, люди нашего положения, например Фортюне, который был адъютантом у славного генерала Кольбера, впрочем, они все простые солдаты, как, например, этот милейший Мобер, что ковыляет на своей деревяшке и, только вообразите, бродит по всему кварталу и вступает в разговоры с торговками… Словом, разные ремесленники, натурщики, живописцы, они тут понастроили бог знает из чего мастерских, вечерами через забор виден фейерверк в саду Руджиери, слышно пение, музыка…»

— О чем это ты задумался? — вдруг нетерпеливо воскликнул отец. — Я тут разглагольствую целый час, а он — держу пари — ни слова не слышал! А ну, пойдем завтракать! Неудобно заставлять ждать мадемуазель Мелани.

Цикорный салат удался на славу. Нет нужды спрашивать, чьих рук он творение. По праздникам на кухне оставалась лишь судомойка. А когда мадемуазель Мелани берется сама за стряпню, пальчики оближешь.

Так вот по каким, оказывается, причинам эта дама не переносит его формы. Теодор тоже начинал ненавидеть свой красный мундир. Не то чтобы он одобрял намерения генерала Лаллемана, решившего повернуть свои войска против короля. Но стоит ли, вообще говоря, отправляться в Мелэн? Драться против своих же французов… Так или иначе, для нее муж-узник стал сейчас подлинным героем. Он же, Теодор, хоть и просил прощения за свой проступок, однако недостаточно просил, а вдруг ей сделалось по-настоящему худо… ведь из-за пустяка в обморок не падают…

— Ты вполне можешь укрыться здесь, время само покажет, как следует поступать; я же тебе говорю, что Новые Афины — самое идеальное место для того, кто хочет ускользнуть от полиции. Проходишь через наш двор, пересекаешь поля — и ты на Монмартре, или, наоборот, спустишься по аллее к улице Сен-Лазар; скажем, за тобой бегут, ты петляешь и тропинками добираешься до Клиши… или поворачиваешь в противоположную сторону к улице Тур-де-Дам… заходишь в сад Руджиери и среди тамошней ослепляющей роскоши проскальзываешь между столиками, тогда ищи тебя, свищи… или же смешаешься с публикой, пирующей где-нибудь в кабачке на улице Мартир! Или еще где…

Теодор не почувствовал негодования. Даже не удивился тому обстоятельству, что отец заранее считает их, мушкетеров, объявленными вне закона. Он рассеянно слушал господина Жерико. Он думал: «Баронесса Лаллеман… Каролина… ее зовут Каролина… значит, если я останусь, я могу видеть ее каждый день… ну а дальше что? Все это глупо». Он думал еще: «Я могу написать ее портрет». И еще: «Она ненавидит меня за то, что я служу в королевской гвардии». Так проходил семейный обед у господина Жерико.

— Возьмешь ты сыру, сударь мой, или нет? — спросила мадемуазель Мелани.

Оказывается, она уже с минуту держит перед ним тарелку с сыром. Он извинился.

Площадь Людовика XV — самое прекрасное место во всем свете, даже при дожде, от которого здесь положительно негде скрыться. Таково было искреннейшее убеждение Робера Дьедонне. Первый королевский егерский полк еще с утра — составил на площади ружья в козлы. Четыреста пятьдесят спешившихся всадников, стоя у коней, покрытых красными суконными чепраками и бараньими арчаками, белыми у рядовых и черными у офицеров, выстроились вдоль стен Тюильри, заполнив все пространство, отделяющее каменные балконы от садовой ограды. Площадь, где расположились лагерем солдаты в своих бутылочно-зеленых мундирах, стала похожа на огромный луг; ярко-красные панталоны были заправлены в сапоги, на головах кивера из твердой кожи со шнуром из конского волоса и белым плюмажем, на правом плече белый аксельбант. Робер Дьедонне нетерпеливо покусывал свои жесткие усы мелкими кривыми зубами, так не вязавшимися с его молодцеватой статью; рыжая прядь волос спадала ему на лоб. После последнего перехода — десять лье под порывами злого ветра, под дождем, настигшим их у Сен-Дени, — он спал как убитый. Они выступили из Бетюна еще в пятницу. Никто из них, впрочем, не жалел о Бетюне. Ни солдаты, в большинстве своем парижане, которые с ворчанием отправлялись в Бетюн, тем паче что по возвращении Бурбонов они одновременно с новым наименованием получили торжественное заверение, что будут бессменно состоять в парижском гарнизоне, и теперь им не так-то легко вбить в голову, что военный министр Сульт за их счет хотел сыграть скверную шутку с губернатором Парижа генералом Мезоном, туда их всех!.. ни офицеры, в подавляющем числе разночинцы, среди которых с тех пор, как прошел слух о возвращении Бонапарта, началось брожение умов. На беду поручика Дьедонне, командир роты, бретонец родом, по имени Буэксик де Гишен, был один из немногих верных слуг короля, настоящий шуан. Среди поручиков шло волнение. Арнавон, Рошетт, Ростан, в основном аррасцы, начали устраивать по харчевням тайные сборища, куда, как бывший офицер императорского эскорта, был допущен и Дьедонне. Военный врач Денуа, бывший, кстати сказать, в 1813 году, после Лейпцига, в плену вместе с полковником, утверждал, что даже штабные отвернулись от графа де Сен-Шаман. На каждые десять солдат в полку приходилось не менее одного офицера, но и эта предосторожность оказалась недостаточной. Стоило посмотреть, как встретили солдаты спич полковника в Камбрэ, на сборном пункте, накануне отправки в Сен-Кантэн. Пусть газеты, случайно попадавшиеся в пути, даже многое привирают, но ведь не все же подряд ложь. И кавалеристы стали открыто провозглашать в тавернах пламенные тосты в честь Маленького Капрала. Только один полковник не знал ничего. В воскресенье в Сен-Кантэне люди на улицах спрашивали егерей, будут ли они сражаться против Наполеона или же присоединятся к частям Лефевр-Денуэтта, идущего на Париж вместе с гвардейскими егерями, гренадерами и артиллерией. Вечером в помещении, размалеванном картинами в стиле «Возвращение из Египта», собралась половина офицеров, во всяком случае человек двадцать, обсудить, что же следует предпринять, коль скоро мятежные войска находятся всего в четырех лье от Сен-Кантэна, в Гаме. Присоединяться к гвардейским егерям? Снова ли встать под трехцветное знамя? Господа офицеры только что узнали, что в Гренобле полковник Лабедуайер перешел вместе с 7-м линейным полком на сторону императора.