Дмитрий Петров - Перед лицом Родины

— Входите, Робер, входите, — радушно пригласил его Ермаков.

Гожан вошел и сел в кресло напротив директора, пристально посмотрел ему в глаза, словно стремясь проникнуть в его душу.

— Мсье Константин, — сказал он. — Можно с вами поговорить начистоту?

— Конечно. Только так и надо говорить.

— Я пять лет работаю в вашем салоне. В вашей студии я и научился мастерству у таких больших художников, как Франсуа Рошан и другие. Пять лет я наблюдаю за вами. Вы извините, что я говорю с вами так…

— Пожалуйста. Но к чему это?

— А вот к чему, сударь. Есть важные вещи в жизни, о которых стоит поговорить по душам… Я знаю, что вы в прошлом были лютым врагом Советской России, белогвардейским генералом, повоевали против советского народа. Правду я говорю?

— Правду, — кивнул Константин. — Но прежде я хочу задать вам один вопрос: что руководит вами — простое любопытство или вы, являясь руководителем подпольной группы Сопротивления в нашей студии, хотите чего-то добиться от меня?

Робер слегка смутился.

— Почему вы думаете, что я руководитель подпольной группы?

Константин улыбнулся:

— Дорогой мой Робер, я не настолько наивен, чтобы этого не знать. Разве под силу милейшему мэтру Франсуа Рошану быть руководителем боевой организации? Я знаю и то, что вы — коммунист.

— Разве?.. А я вот не знал об этом…

— Не шутите, Робер, — серьезно сказал Константин. — Ведь вы хотели со мной поговорить начистоту, по душам… Так давайте же поговорим… Так вот, вы — коммунист, а я — в прошлом белогвардеец… Но разве мы не сможем с вами найти контакт для общего дела? Сможем, уверяю вас. Вы ненавидите немецкий фашизм, боретесь с гитлеровцами. У меня тоже есть основания их ненавидеть. Я симпатизирую вашей борьбе и готов вам помогать.

— Мерси, патрон, — растроганно сказал молодой художник. — Раз вы обещаете нам помощь, я прямо скажу о нашем замысле. Надо, чтобы два-три наших парня проникли в дом генерала Кунгофа тайно или вполне легально.

— Надолго?

— Нет, на очень короткое время, но только нужно это сделать, когда генерал будет находиться дома.

Константин задумался.

— Понятно, — сказал он. — Надо проникнуть… Меня не интересует, зачем… Да, собственно, я и предугадываю, зачем. Но меня это не касается… Я сумею вам помочь в этом отношении. Когда госпожа Сфорца была в последний раз у генеральши, та пожаловалась ей, что в гостиной потрескался потолок. Она просила прислать мастеров подновить его. Вот под видом этих мастеров и могут проникнуть в дом генерала ваши парни, Робер. Называйте имена ваших людей, я напишу записку генеральше.

— Но, патрон, вы представляете себе, чем это может грозить вам?

— Все отлично представляю, — твердо заявил Константин. — Меня вы не жалейте…

— Дело не только в том, что можете пострадать вы и ваш салон, откровенно ответил Гожан. — Но салон ваш очень удобен для всех нас. Он является прекрасной ширмой. До сих пор салон еще не навлекал на себя подозрений у гестапо.

— Это верно, — согласился Константин. — Но другого варианта я не нахожу.

— Давайте, сударь, подумаем, — сказал Гожан, — и через два дня снова побеседуем об этом.

…Но поговорить им не удалось. На следующее утро произошло происшествие, которое изменило весь ход событий.

Когда в салоне собрались художники и служители, кто-то крикнул:

— Берегись! Гестапо!..

Все взглянули в окна. На улице, у салона, остановились несколько машин, с которых торопливо соскакивали эсэсовцы с автоматами.

— Предательство! — в бешенстве гаркнул Робер Гожан. — Нас предали, товарищи! Я знаю, кто это сделал!

Выхватив из кармана пистолет, он рванулся в кабинет директора.

Константин с изумлением взглянул на перекошенное от гнева лицо Гожана.

— В чем дело, Робер? — спросил он.

— А в том, — заревел молодой художник, — что ты собака, предатель! Смерть тебе!

Он Выстрелил. Константин со стоном свалился на стол.

— За что? — простонал он и потерял сознание.

Он уже не видел, как вслед за Гожаном в кабинет вбежало несколько солдат. Отстреливаясь от них, молодой художник скрылся в коридорчике, ведущем из кабинета в складские помещения. На ходу, треща из автоматов, немцы ринулись за ним…

Гожан сделал неправильные выводы и зря поторопился. Никто ни его самого, ни его товарищей не предавал. Произошло непоправимое недоразумение.

В Латинском квартале, близ салона, эсэсовцы решили произвести внезапную облаву, какие обычно они совершали то в одном, то в другом районе Парижа.