Семен Скляренко - Владимир

Она осмотрелась вокруг, взглянула на небо, луга, Днепр.

– Да и меня тоже нет, – засмеялся Тур. – Я не хотел тебе этого говорить, но сегодня у меня отняли меч, щит и копье… Князю Ярополку гридень Тур не нужен, у него есть другие, молодые гридни… Если нету тебя, нет и меня, Малуша!

– Отняли меч, щит и копье? – переспросила, взглянув на Тура, Малуша. – Кто же ты теперь?

– Был гриднем, а теперь – никто.

– Послушай, Тур! Ты говоришь страшные слова! Скажи правду, кто ты: дворянин, смерд, холоп…

Тур засмеялся.

– Я сказал тебе правду, Малуша! Дворянин знает двор, где он должен работать, смерд – хозяина, которому должен служить, хороший хозяин никогда не выгонит холопа, потому что холоп – его руки и сила… А у меня ничего нет, никому я не нужен. – Он на мгновение умолк, потом закончил: – Я человек с поля…

– Как же это случилось, почему?

– Я же сказал тебе, Малуша, князь Ярополк убил брата своего Олега в земле Древлянской, а теперь скликает полки из Чернигова, Переяслава, Родни, собирает новую дружину, и мы, гридни Святослава, ему уже не нужны.

– Значит, тебе дадут пожалованье?

– Пожалованье? – Тур даже засмеялся. – Какое уж там пожалованье! Богатому нужно столько, что бедному ничего не останется. Святославовых воинов Ярополк не пожалует – иные воины ему нужны.

– Почему?

– Князь Ярополк хорошо знает, что мы не поднимем меч против своих братьев.

– На кого же он задумал идти?

– Известно, на Владимира, новгородского князя.

– На сына моего Владимира? – На лице Малуши отразился испуг. – Нет, он не сможет его одолеть, он не убьет его.

– И я так думаю, Малуша! Он хочет его убить, но ему не одолеть Владимира… Нет, Малуша, – добавил он, – и ты и я – мы еще должны жить!

Еще издалека, от Стрыева кургана, откуда в ясную погоду видно все вокруг до самых каменных скал, Микула увидел родной Любеч. Пять лет – это было много и в то же время так мало, незаметно промелькнули эти годы в походах на чужбине, должно быть, и в Любече за это время не произошло никаких перемен.

Однако перемены были, и чем ближе подходил Микула к родному селению, тем больше их замечал. Разумеется, перемены эти заметны были не в городище, где когда-то начал селиться их род, – там по-прежнему высились насыпанные тысячами рук валы, за ними уходили в степь, исчезали вдалеке поросшие деревьями могильные курганы старейшин рода и всего племени.

Перемены произошли в самом Любече. Это были уже не выселки членов рода, откуда Микула уходил на рать, а большое селение, целый город.

Больше всего поразил Микулу терем, стоявший выше Любеча на холме. Там, он хорошо это помнил, было двори-Ще его брата Бразда, там стоял раньше лучший, чем у других, но обычный дом.

За эти годы Бразд построил на дворище терем со многими постройками и верхом, с двумя башнями по углам, круглыми слюдяными окошками, поблескивавшими сверху, как глаза хищной птицы, с голубятнями, а вокруг всего двора, охватив, наверно, целое поприще, высилась теперь стена из толстых бревен, на верху которой торчали острые колья…

«Словно князь», – подумал Микула о брате.

И не один только терем брата стоял теперь на горе на окраине Любеча – справа, тоже окруженный стеной, только без острых кольев, чернел добротный терем еще кого-то из любечан, слева – терем без ограды, возле самого леса -знакомая Микуле с прежних времен корчийница брата Сварга.

Нижняя часть Любеча поразила его: тут были хижины, большие и маленькие, дымки вились над землянками, повсюду слышались человеческие голоса, у берега покачивались на волнах десятки лодий со спущенными парусами.

«Не тот Любеч, что прежде! – подумал Микула. – Людей словно больше стало, да и расползлись они во все стороны…»

Ему хотелось только одного – поскорее очутиться на родном дворище, но ноги его не слушались. Микула поднимался по приднестровским кручам медленно, останавливался, чтобы перевести дух, и взобрался наконец на вал старого городища.

Тут ему повезло: сразу же за валом он увидел женщину; высоко занося над головой тяжелый заступ, она разбивала сухую землю.

– Виста! – закричал Микула. – Эй, Виста, это я! Слышишь?!

Заступ выпал из рук женщины; не веря своим глазам, она вскинула руки, пошла, побежала, бросилась вперед, на склон, на вал городища.

– Мику-у-ла-а! Боги! Ми-и-ку-ула!

Он стоял перед нею – с непокрытой головой, в серой от пыли сорочке и таких же ноговицах, с мечом у пояса, со щитом и котомкой за плечами, потемневший от ветров и солнца.