Карл Шпиндлер - Царь Сиона

Несмотря на ропот недовольных, все стихло, и Гаценброкер начал снова говорить. Но смущение и страх сбили с толку актера. Его речь стала потоком непонятных слов, приходивших ему случайно в голову в виде выдержек из его прежних драматических ролей. Наконец, к большой радости слушателей и к досаде царя, он закончил и, сняв со своей груди княжескую цепь и положив ее к ногам Яна, напыщенно воскликнул словами героя драмы «Герцог Эммануил»:

— Что он сказал? — спрашивал народ. — Там, в Саксонии, говорят по-итальянски? Мы лучше понимали нашего попа Фабриция, чем эти загадочные слова герцога… Чу! Царь заговорил! Перестаньте злословить!

Ян разъяснил на понятном толпе языке слова Гаценброкера.

— Наш любезный брат отказывается от саксонских владений и хочет, как пустынник, удалиться в Галлилею. Ладно! Так сейчас же произведем раздел вселенной между истинными израильтянами! Отец повелел мне назначить сегодня двенадцать герцогов. Вот их короны. Слушайте, я назову сейчас достойных носить эти венцы! Из уважения к нашему любезному брату, мы отдаем предпочтение курфюршеству саксонскому. Иоганн Денкер, подойди и прими саксонское курфюршество!

Денкер, в приятном волнении, подошел к царю и преклонил колени. Ян надел корону на его взъерошенную голову, поцеловал его и благосклонно сказал:

— Ян Денкер! Ты скрываешься в земной пыли, как Моисей в тростнике. Ты зарубал на бирке, записывал мелом, мерил сукно, отвешивал перец. Отныне же свет будет исходить от лица твоего в твоих руках скрижали завета. Каждому из подданных твоих ты будешь отмеривать и отвешивать правосудие. Иди и следуй Духу, потому что не нужно никакой учености тому, кто повинуется Отцу.

Денкер отошел в сторону. Трубы прозвучали. Царь продолжал:

— Генрих Ксантус, медник! Вот тебе богатое архиепископство Майнц! И будешь ты канцлером не только империи, но всего мира. Станешь ты писать медным грифелем, и тяжело ляжет рука твоя на лбы врагов Сиона!..

Затем царь Сиона точно также раздал своим друзьям Кельн, Трир, Брауншвейг, Юлих и Клеве, Вестфалию, Гренинчен и Фрисландию, Магдебург и Гильдесгейм, Бремен, Верден и Минден, Гельдерн и Утрехт, Брабант и Голландию.

Вслед за этим дележом поднялся невообразимый шум и гам голосов, звон оружия, звуки военной музыки. Новоявленные герцоги, увенчанные коронами, походили на помешанных людей. Пожалование почетными титулами и ленными владениями возбудило в них ликование, несмотря на то, что осуществление всех этих милостей было еще далеко впереди и в эту минуту представляло не слишком много вероятия. Венценосцы плясали перед царем, как скоморохи, пока он не принялся сам восстанавливать порядок, затопав ногами и закричав, как рассерженный трактирщик на своих гостей, причем некоторых, изругав, поколотил своим скипетром. Когда все угомонилось, Бокельсон воскликнул:

— Внимание, Господь глаголет! На двенадцать частей делится Сион, и над каждой частью поставлен будет герцог с двадцатью четырьмя вооруженными драбантами. И каждому герцогу вверены будут одни из ворот и одна из башен города для наблюдения и защиты. Трое советников будут у каждого герцога, и они будут служить ему в помощь. Одному только царю должны повиноваться герцоги и перед ним отвечать за свои действия; а над каждым провинившимся подданным чинит герцог суд и расправу и за проступок может казнить каждого из народа смертью.

Эти привилегии были приняты с новым порывом радости.

Двенадцать герцогов, не медля ни минуты, принесли царю присягу в верности и тут же, на месте, приступили к избранию советников и драбантов. Дарованные им права предоставляли особую приятность: с ними соединялось увеличение содержания и количество отпускаемых из дворцовых кладовых всякого рода запасов. Но старейшины и должностные лица, а также военачальники и священнослужители новой религии с неудовольствием встретили нововведение. Они видели в этом не без основания ослабление своей власти и своих преимуществ. Ян, очевидно, имел свои цели, назначая герцогами самых непреклонных еретиков: он создавал целую маленькую армию из трехсот человек, в интересе которых было охранять город и его от врагов. У него таким образом оказались теперь триста новых телохранителей. Ни комедиант города Мюнстера, ни Крехтинг не решились, однако, высказать своего неудовольствия. Они молчали, и весь сенат последовал их примеру. Один только Герлах фон Вулен не в силах был сдержать свою досаду.