Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

— Проклятые мальчишки, — проворчал хирург, доставая бинт. — Они испортили мою работу.

— Хорошее настроение — это главное, — миролюбиво сказал винодел. — Ну ладно... А ты, — повернулся он к рабу, — иди в мой дом и захвати с собой эти свёртки. Сколько я тебе должен, хирург?

— Двадцать сиклей серебра.

— Грабитель! — взвизгнул винодел. — Ради ушей Мардука, ты что, считаешь меня сумасшедшим?

— Тогда пятнадцать, — пожав плечами, сказал хирург. — Хотя я граблю сам себя этой ценой, тогда как для такого богача, как ваша честь, эти деньги всё равно что волосок из густой бороды.

— А как, по твоему мнению, я смог разбогатеть? — уже более спокойным голосом парировал винодел. При этом он гордо усмехнулся и запустил пальцы в бороду. — Ведь не потому, что соглашался с грабительскими ценами. Я дам тебе пять, и дело с концом.

Серебро было отвешено — причём хирург положил при этом палец на весы, — и винодел пошёл прочь. Женщина в одежде с жёлтой каймой — хари, священная проститутка низшего ранга — вышла из двери на противоположной стороне улицы и подошла к нему. Когда винодел остановился, она осторожно провела ладонью по его руке, дотронулась до бороды и, задрав непокрытую голову, что-то прошептала ему в ухо. Он засмеялся и жестом велел следовать за ним.

Хирург фыркнул; старый уличный певец, сидевший рядом под аркой, ударил в маленький медный барабан и высоким пронзительным голосом одарил окружающих мудрым песнопением:

— Побереги силы, приятель, — заметил хирург, когда пара затерялась в толпе. — Она один за другим выдерет волосы из его прекрасной бороды, а вместе с ними и его серебро. Да, таких дураков, как богачи, ещё поискать...

Он подышал на лезвия, стёр кровь раба со своих острых скальпелей и устроился поудобнее, ожидая следующего клиента.

Утро медленно двигалось к полудню. Сияющий Шамаш всё выше поднимался над людной улицей, заливая её своими жгучими лучами.

В школе писцов, уютно устроившейся в тени Этеменанки, совсем рядом со стеной храма, Тот, закусив язык, наклонился над своей работой; его пальцы крепко держали тростниковое слило.

Врывавшийся снаружи лёгкий горячий ветерок овевал стены внутреннего двора и качал засыхающие ветви пальм, осенявших неверной тенью угол двора. Смесь привычных звуков и ароматов указывала на го, что там находилась школа, где на глиняных скамьях сидела, согнувшись над влажными глиняными табличками, добрая дюжина беспокойных мальчишек. Запахи пыли, сохнущих на солнце рыбьих внутренностей, воды из заросшего канала и земли смешались в сонной жаре полуденного Вавилона. Ничто не могло отвлечь углублённого в работу Тота.

Он писал: «Внимай речам матери твоей, как речам бога». В его сознании возник образ Нанаи, его приёмной матери, зазвучал её насмешливый голос. Когда он написал: «Чти старшего брата твоего. Не гневи сердца старшей сестры твоей», Нанаи сменило высокомерное лицо брата Эгиби, затем появилась сонно моргающая замужняя сестра Или-имди; оба смотрели на него свысока и грозили пальцем. Он состроил им озабоченную гримасу и продолжил свои труды. Эти призывы к повиновению были совсем не новы для него; он так часто слышал их от каждого члена усыновившей его семьи, что мог, не переводя дыхания, отбарабанить с дюжину однообразных фраз. Но запись на табличку была достаточно новой задачей, требовавшей всего его внимания, и поэтому он покусывал кончик языка в надежде, что это поможет лучше справиться с делом.

Завершив третью фразу, он со вздохом выпрямился и потряс сжимавшей стало рукой, сравнивая мелкие клиновидные значки на поверхности глиняной таблички с образцом, который написал на её обороте учитель. Написанное его рукой выглядело несколько неопрятно, но на этот раз он всё сделал правильно... Нет, вот тут, в слове «брат», он немножко соврал в маленьком клинышке последнего слога. Осторожно счистив ошибку кончиком стала, он начал было исправлять слово, но вдруг остановился и, нахмурившись, посмотрел на острие тростинки. Сняв с широкого ремня нож, он тщательно заострил конец стала и снова попробовал его на глине. Да, заметно лучше! Теперь клинья стали ясными и точными, почти такими же, как пропись писца Инацила. Вдохновлённый успехом, Тот опять склонился над табличкой.

«Рабочие без старшего — что воды без надсмотрщика канала... Посему довлеет тебе быть послушным поучающему и следовать его воле».