Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

Затем для обряда Возжигания Пламени принесли факелы, порхавшие во мраке как золотые светляки. Ведомые фараоном факелоносцы двигались от алтаря к алтарю; царские штандарты то оказывались на свету, то опять уходили во тьму. Шествие проследовало в Зал Праздника, обогнуло трон и вновь вышло наружу, освещая весь храм, чтобы изгнать последние следы зла или неведомого враждебного присутствия, которые ещё могли в нём оставаться.

Ненни, дрожавший в предрассветной мгле, без труда забыл как о людях, несущих факелы, так и о том, ради чего они бегали взад-вперёд. Его искажённому лихорадкой восприятию казалось, что дымящиеся огненные пятна перемещаются сами собой, собираясь вместе и вновь рассеиваясь, опускаясь и поднимаясь в каком-то странном и загадочном танце. Вокруг него уже образовалась оболочка, он плыл, отделённый от времени и пространства, разглядывая представление, смысл которого не мог уловить. В такие моменты его незванно посещала необыкновенная ясность мысли, соединённая с игрой воображения. Египет представлялся ему тьмой, а все знания человечества — этими мечущимися искрами, которые для безмерной ночи значили не больше булавочного укола.

Охваченный непонятным ужасом, он смотрел, как танцующие искры исчезают, завершив последний круг. Когда в сером сумраке рассвета Ненни забирался в носилки, в его сердце царил холод.

Теперь, часом позже, когда извивающаяся процессия текла по улицам в кристально чистом утреннем свете, солнечный свет омыл всё своим сиянием, множество народа кричало и подпрыгивало в восторге. А Ненни казалось, что они корчат рожи и размахивают руками в гробовой тишине.

«Нет, — думал Ненни, — наш путь озаряет всего лишь несколько факелов — знания лекарей, магия наших учёных...»

Царевич поймал себя на том, что с любопытством изучает новые амулеты, которые лекарь вечером привязал ему на запястье. Это был шнур из семи льняных нитей, сплетённый двумя сёстрами-матерями, завязанный семью узлами. К центру, к точке, где бился его пульс, был привязан золотой крест с петлёй на вершине — анх, иероглиф, обозначающий «жизнь», который должен был крепко привязать его жизнь к телу. Этот новый амулет обладал могущественной магией. У прежнего магия была не слабее, однако он не помог. Если и от этого не будет толку, найдётся много объяснений. Например, хефт [65] Хефт — злой дух, демон. развязал узлы... Две матери не были полнородными сёстрами...

Но существовало ещё одно очень простое объяснение — амулеты не содержали никакой силы.

Ненни даже вздрогнул, несмотря на жару. Думать о таких вещах было глупо. Его взгляд медленно переместился вперёд, на царские хоругви, ослепительно сверкавшие в небе. Искры света во тьме? Или, наоборот, ещё более глубокий мрак?

«Не знаю, — думал Ненни. — И никто не знает. Даже эти множества людей, которые орут от страха и радости и целуют землю перед ликами богов, — они тоже не знают. Они могут лишь верить и надеяться. Всю свою жизнь они надеются и трудятся на благо фараона, чья сила является их силой, чьё слово вовремя приводит воды Нила на поля. Они выносят всё ради лучшей доли в загробной жизни. А что, если нет лучшей жизни, нет вообще никакой жизни, кроме этой мучительной юдоли? Тогда фараону следовало бы попытаться облегчить их труд, а не устраивать бесконечные действа для упорядочения Вселенной. Что, если без его помощи и Нил разольётся, и зерно прорастёт так же, как всегда? Что, если он просто человек, как любой другой, не более способный вызвать наводнение, чем этот шалопай, бегущий рядом с носилками? Что, если... Что, если...»

Следом за носилками Ненни несли в кресле царицу Аахмес. Её чеканный профиль сохранял безмятежное выражение среди беснующейся толпы; брови, над которыми нависал клюв золотого венца-сокола, были неподвижны, изогнутый нос гордо направлен вперёд, одна усыпанная драгоценностями рука свесилась с подлокотника, словно не выдержав тяжести всех этих сокровищ. Для народа она была воплощённым совершенством — облечённым в плоть барельефом со стены храма.

Хатшепсут в следующих носилках устремила взгляд на спину золотого сокола и тоже постаралась быть похожей на барельеф со стены храма. Она ощущала ропот и движение поклонявшейся ей толпы как непрерывно повторяющиеся удары, действующие на её органы чувств с силой, которой она не ощущала никогда прежде. Пребывание здесь, в самом сердце народа, было подобно жизни в новой стихии, дыханию новым воздухом, насыщенным всенародным чувством, а это чувство придавало ей сил. Казалось, что даже носильщикам было легче нести на плечах её носилки, увлекаемые вперёд мощным течением подобно кораблю, несомому водами Нила.