Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

— Я бы с удовольствием побыл на месте Хапусенеба. Когда-нибудь, — процедил он сквозь зубы. — А с ещё большим удовольствием оставил бы это место пустым. Хоть завтра. Стоит вам только сказать слово, Тьесу.

— Нет, нет, рано. Слишком рано. — Тот тоже смотрел на храм. — Пусть время ещё немного поработает на нас. Время и Хатшепсут. Старые пословицы иногда оказываются удивительно меткими, — с улыбкой добавил он. — «Кто загружает корабль ложью, не доплывает до земли». Пусть она ещё немного загрузит свой корабль. А когда он начнёт тонуть, мы наделаем брешей в его бортах.

Пока барка с золотым носом пересекала реку, писцы скатали длинные свитки, и весёлые, оживлённо переговаривающиеся люди разошлись по своим делам, начисто забыв о неурожае. Даже умный корзинщик, который несколько месяцев назад разделил обед с симпатичным молодым парнем и внезапно обнаружил, что его мысли потекли по необычному руслу, чувствовал, что теперь, когда объявлен Хеб-Сед, всё будет хорошо. К голоду ему не привыкать, сказал он соседу-гончару, снова принимаясь за свои прутья. Как и к налогам, хотя в следующем месяце лишь фараону среди сборщиков будет под силу найти в поясе корзинщика пару медяков; сам корзинщик теперь не может найти у себя в доме корку хлеба. Да, надо признаться, всё вышло именно так, как говорил тот парень...

Ну что ж, зато на следующий год еды будет вдоволь. Магия Хеб-Седа заставит Нил подчиниться, и крестьяне снова придут на рынок покупать корзины вместо того, чтобы самим плести кривобокие страшилища из всякой дряни, которую удастся найти. А в этом году хватит и того, что можно любоваться на Великих, плавающих по Нилу в своих золотых барках. Зато когда придёт Хеб-Сед, он каждый день будет водить жену и детей к воротам храма, думал корзинщик. Если удастся найти удобное местечко, можно будет посмотреть на богачей, толпящихся перед святынями, и вдохнуть запах хлеба и мясных окороков, превращающихся в пепел на алтарях.

Пришло лето; солнце яростно полыхало над Египтом; жара усугублялась знойными песчаными бурями, каждый год налетавшими из нубийских пустынь. Далеко на юге от Фив, в гранитном карьере у первого порога Нила, с утра до ночи надрывалась толпа людей. На зубах у них скрипел песок, глаза воспалились, а потные спины и руки были исполосованы бичом. С невероятной скоростью — но всё же недостаточной, чтобы удовлетворить надсмотрщика их маленькие медные зубила с помощью деревянных молотков и клиньев высекали из гранита две огромные плоскости. Чудовищные плиты, ширина которых у нижнего конца превосходила рост высокого мужчины, лежали на боку, ещё оставаясь частью скалы, из которой их вырубали; они тянулись через весь выжженный солнцем карьер, и длина их была такова, что от основания до заострённой вершины помещалось восемь человек, не мешавших друг другу работать.

Укрывшись в тени нависшей над карьером скалы, за их стараниями критически наблюдал вельможа в златотканом головном платке и тщательно накрахмаленном полотняном шенти. Четыре раба держали над его головой балдахин. Рядом стоял надсмотрщик — нет, конечно, не под балдахином, но всё же куда ближе к нему, чем тревожно переминавшийся с ноги на ногу десятник. Оба изучали лицо великого Сенмута не менее тщательно, чем сам Сенмут изучал плиты.

— Они работают четыре месяца, — задумчиво сказал Сенмут, не сводя глаз с карьера.

— И огромные плиты уже готовы родиться из чрева их матери-скалы! — с поэтическим воодушевлением воскликнул надсмотрщик.

— Родиться! Я бы сказал, что схватки только начались. — Сенмут одарит его ледяным взглядом. — Я много раз говорил и повторяю снова, что царица торопится.

— Превосходнейший господин, умоляю, поймите наши трудности! Уверяю вас, я не жалею кнута для этих мерзавцев, чтобы заставить их работать быстрее и упорнее...

— Ты бы лучше набрал ещё сотню человек. Работа идёт слишком медленно.

— Помоги мне Амон, тут негде повернуться! Если только... — надсмотрщик потёр руки, — если только не разделить плиты и каждую из них не разрезать по крайней мере на две части!

— И думать не смей. Плиты должны быть высечены из цельного камня без единой трещинки, хотя бы шириной в волос. Это не просто обелиски, это обелиски самой Маке-Ра. — Сенмут переложил свой украшенный самоцветами жезл в другую руку и приготовился уйти. — Так что придётся постараться. Когда обелиски прибудут в Фивы, их надо будет украсить резьбой и покрыть вершины электром. Следует погрузить их на баржу не позже, чем в конце Месори [142] Месори — последний месяц года (25 июня — 26 июля). . Значит, у тебя есть ещё полтора месяца.