Олег Широкий - Полет на спине дракона

Ещё неделю после того, как для осаждённых всё было кончено, Гуюк топтал и кромсал всё живое в городке, пока последняя крыса не перестала там дёргать лапками. Прибыл он оттуда чернее вороного скакуна, молчаливый, осунувшийся от позора. Но потери среди его кераитов были не такими уж и большими. Оказывается, вдумчивый Эльджидай всё это время не столько бросался на стены, сколько, облизываясь, вокруг них крутился, как лиса у добротного курятника, ожидал, что растопит весеннее солнце наледь на склонах укреплений.

С окрестными сёлами (одно из них славилось упорным язычеством, за что и прозвали его — Поганкино) удалось договориться. Поклонившись Гуюку, его жители добровольно помогали Эльджидаю, в надежде, конечно, что их пощадят, но и не только поэтому. Уж в который раз джихангир наблюдал стойкое нелюбие между общинами землепашцев и княжеской дворней, между потомками старожилов и пришлых. Тут было о чём подумать. Трогать поганкинцев джихангир строго запретил, и с сотней Делая передал это твёрдое постановление Гуюку, тот пофыркал, но смирился.

Так или иначе, но если всё вместе сложить, получилось совсем неплохо: и перед стервятниками оправдались, и Гуюка посрамили, и Эльджидаевых кераитов сохранили для серьёзной войны на юге.

Поход по суздальской земле оказался куда менее кровопролитным, чем думал Бату, — сплетение изворотливости и везения было тому причиной. В Залесье удалось сыграть на неурядицах между ростовским и владимирским князьями, добиться поддержки Ярослава в борьбе с его братом Георгием, настроить «поганых» вятичей и мурому против мелькитских христиан, пообещав им прекратить гонения за веру, которые тут процветали.

В своё время Темуджин также воспользовался издевательствами Кучлука над магометанами и с малыми потерями захватил государство Кара-Киданей.

В Залесской Руси не было и «злых городов», ведь Георгий Всеволодович не участвовал в убийстве послов перед битвой на Калке. Ни в одном городе сопротивление не длилось так долго, чтобы применять пороки, поэтому Бату удалось обойтись без поголовного избиения жителей.

Однако самое, может быть, главное - война велась зимой, и «дикие половцы» не пришли на выручку суздальским князьям, а половцы Котяна и Кончака, даже если бы прийти смогли, делать этого не стали, потому что были союзниками Чернигова и врагами суздальцев.

Летом соединились со старым другом — сыном Тулуя Мунке, успешно разгромившим половецкие зимовники. Цепкий юноша вышел из этой войны усиленным половецкими перебежчиками, уставший, довольный, гордый.

Отдохнув, навалились скопом на половецкого хана Котяна — «Темуджина» здешних степей.

Пришла очередь вкусить прелестей войны и коренным владениям Михаила Черниговского. По договору с Бату, Ярослав напал на крепость Каменец, пленив Михайлову семью. В это же время джихангир всей мощью войска, разбухшего от добровольцев, обрушился на сам Чернигов. Город был взят и разграблен безжалостно. Особенно постарались в грабеже пополнившее монгольское войско урусуты из Залесья — уж они-то помнили давние обиды.

Многие половцы — в том числе бывшие подданные погибшего на Волге Бачмана — охотно переходили на сторону Бату. Подобное тяготеет к подобному, как снег к снежному кому.

Чем больше было половцев в его войске, тем охотнее присоединялись к нему новые, чем больше было в его войске урусутов, тем более охотно к нему присоединялись другие урусуты.

Пока Георгий Всеволодович метался ослепшим туром по мордовским лесам, его предусмотрительный брат Ярослав отсиживался в Киеве, откуда не так давно без достойного упоминания труда вытеснил Владимира Рюриковича Смоленского.

Дожила дряхлеющая столица до таких времён, какие уж лучше с того света наблюдать. Даже то, что сидевшие в стольном граде князья упорно прозывались в народе не киевскими — как во времена стародавние, — а по городу из которого явились: галицкий, черниговский. Ныне же — переяславский. Уж куда позорнее, чем быть под пятой у князька из города, который уж то, что не деревня, — и то хорошо.

— Поутру один князь киевский, а ввечеру уж другой пыжится-вышагивает. Потому и величают по старому чину, — куражились вездесущие скоморохи.

— Коль так пойдёт, доживём до тех времён, когда будут нами править уж и вовсе из Пронска, где три двора да боярин в шкуре сомовьей, аль из Москвы какой... — сетовали острые на язык киевляне, не успевающие запомнить в лицо переменчивых своих князей.