Олег Широкий - Полет на спине дракона

Дорога на полдень, к будущей весенней степи (половцам Котяна в тыл и на соединение с Мунке-ханом), бежала краешком по владеньям Смоленска. Смоленский князь был одной из тех «крыс», которые давным-давно перебили людей Субэдэева посольства.

Препирательства, подобные тем, что возникли из-за Новгорода, вспыхнули с новой силой. Стервятники, воспрянув, бесновались. Гуюк требовал «навалиться, растоптать». Бату — уж в который раз — устало юлил, растолковывал: на Смоленск без отдыха сил не хватит, нужно спешить на юг, пока не воспрянули, не оттаяли после зимы куманы, надо соединяться с Мунке и, пока не опомнились, резко наносить удары по их тылам.

Советники неохотно вняли...

Дальше к югу тумены отсекли с востока край черниговской земли — тут враги сплошные, всех вольных и невольных союзников враги. Тут уж, изведённые снисходительностью джихангира к пленным, стервятники бесновались, всё громче кричали о неуважении к духу Чингиса. Струна противостояния натянулась до предела: вот-вот лопнет. Дальше дразнить судьбу было опасно. Нужно было бросить кость в её жаждущую пасть. И как же вовремя эта кость подвернулась. Да не только подвернулась, а в горле застряла. Как раз у кого надо застряла.

Крепость называлась Козельском. Была она небольшой и неудобно стоящей. Неудобно для нападающих.

Век бы того Козельска не видать. Бату бы мимо в степь проскользнул, не особо его заметив. До весенней степи доплестись хватало запасов, взятых в Торжке, но... представится ли ещё такой удобный город?

По Ясе полагалось мстить именно роду гостеубийцы, но со времён битвы на Калке многое изменилось на Руси. Повезло как Чернигову, так и Киеву. Дело в том, что черниговский Михаил не был прямым родичем Мстислава — одного из тех, кто Субэдэево посольство истребил, а был он сыном Всеволода Чермного. Не имел прямого отношения к Мстиславу Киевскому (и даже к Мстиславу Галицкому) и нынешний князь Киева Данило. А это значило, что с ними возможны мирные переговоры.

А вот якшаться с Козельском было непозволительно. В крепости сидел малолетний князь из проклятой черниговской династии Мстислава, некий Василий Козля. Он мешал всем подряд просто тем, что не в нужном месте родился. На его уничтожении настаивал Ярослав — расправа с черниговким родом была одним из условий его нынешнего невмешательства и будущего вмешательства в игру на стороне Бату. Туда же гнул Субэдэй, заявляя, что корень предательства нужно выдирать на месте «наших будущих владений» без остатка. Ну и потом... надо же было уважить и блюстителей чести — стервятников Джагатая, устроить им хотя бы один «злой город», дабы умаслить великого предка.

Избежать поручения наказать «изменников Неба» не мог, без вреда для шеи, никто — даже хан. Считалось, что отказ приносит неисчислимые беды от Мизира. Тут было важно обогнать соперника, поручить такое другому, пока не поручили тебе. Промедление было чревато.

«Поручаю тысячам Гуюка исполнить свой долг — искоренить злое семя, жителей истребить без пощады», — не без злорадства произнёс джихангир на одном из советов.

Сынок верховного хана хотел проявить суровость — так пусть проявит.

Сначала, предвкушая милое сердцу кровопролитие без границ, Гуюк сладострастно встрепенулся, но с каждым днём лицо его становилось всё более кислым. Остальные войска, кроме осаждавших злополучную крепостицу, тянулись мимо в степь, как отары к водопою.

Чем дольше всё длилось, тем больше посмеивался джихангир и бесился Гуюк — городок держался. День, неделю, вторую... припасов у осаждённых хватало, сдаваться — резону не было (всё равно помирать), а вокруг такие кручи, что пороки не подгонишь. Верный Гуюку Эльджидай, незаменимый в чистом поле, был в осадном деле не силён, да и кто тут будет силён? Такого удара по самолюбию Гуюк не получал давно, а осаду со «злого» жертвенного города снять не мог — это попахивало кощунством.

Всё это издевательство продолжалось полтора месяца — не один из крупных городов не держался столько. Не потому, что был слабее, просто в каждом случае находилось много способов не ломиться в лоб, а тут пришлось.

В конце концов джихангир завершил всё снисходительным жестом, от которого соперник в бессилье застонал: послал на подмогу Гуюку Делаеву сотню. Мол, ладно, уж покажу, как надо воевать, учись, сосунок. Делаевы молодцы ухитрились выманить осаждённых на вылазку — это козельцев и сгубило.

Михаил же Черниговский на помощь городу так и не пришёл, вёл себя тихо, словно мышка, как будто не его княжество мордуют.