Нариман Джумаев - Огонь войны (Повести)

Открыл им толстобрюхий старик с желтым нездоровым лицом и козлиной бородкой. Поприветствовав гостей, он умильно затараторил:

— Добро пожаловать! Его светлость Искандер-паша с нетерпением ожидает вас! — И, прижав ладонь к груди, попытался согнуться в поклоне.

Тем временем ворота распахнулись настежь, всадники въехали во двор. Двое прислужников, суетясь, помогли им спешиться и, взяв коней под уздцы, отвели куда-то. Бородатый вместе с мирахуром прошли в отведенные им покои.

Длинный тощий человек легко поднялся им навстречу, пожал руки. Колючие голубые глаза его внимательно разглядывали каждого, и взгляд их был неприятен. Указав на ковры, длинный предложил гостям сесть. Бородатый сел, по восточному скрестив ноги, а мирахур утер лицо ладонями и повалился на бок.

Тощий — это и был Искандер-паша — протянул каждому по пиале с чаем.

— Хороших новостей нет, господа, — начал он, ощупывая глазами бородатого, который поежился от неприятного чувства, — а есть новости плохие: большевики захватили караван с оружием. Ни винтовок, ни пулеметов у нас пока не будет…

Бородатому словно горячий уголь кинули под пятку: забыв о выдержке, он выкрикнул тонким, раздраженным голосом:

— Как?! Большевики получили оружие, предназначенное нам? А у нас такая нужда… Имей мы больше оружия, давно Керки был бы в наших руках!

Искандер-паша хладнокровно выслушал его возбужденно-бессвязную речь и проговорил утешающе:

— Запаситесь терпением, уважаемый господин! У британского командования имеется достаточно винтовок и пулеметов. Недели две придется подождать…

— Да мне оружие сейчас нужно, сейчас! — в отчаянии простонал бородатый.

Они говорили довольно долго, и в конце концов Искандер-паша убедил собеседников не терять надежды. Поздно ночью толстобрюхий хозяин проводил гостей. Они отправились в ближайший аул, где находилась ставка караулбеги — такого же, как и мирахур, важного сановника Бухарского эмирата.

Где-то за железнодорожной насыпью, совсем близко, ударили револьверные выстрелы — раз, другой… Командир конного дозора круто осадил рысака, прислушался. Потом решительно свернул с насыпи, наполовину обернувшись, подал команду:

— За мной!

Четверо кавалеристов, у каждого фуражка со звездочкой ремешком подтянута к подбородку, свернули вслед за ним. Командир с красноармейцами вылетели на железнодорожную насыпь как раз в тот момент, когда лутчеки стягивали ремнем руки на спине лежащему без движения Бехбиту.

Завидев красноармейцев, один из них — то был Абдурашид — выпрямился, в страхе завертел головой. В этот самый миг другой лутчек, помогавший связывать Бехбита, уже прыгнул на коня; лихорадочно вырывая из-за голенища плетку, он порывался удариться в бегство вслед за третьим лутчеком, который во весь опор мчался прочь от места схватки. Не отрывая взгляда от приближающихся бойцов с красными звездами, Абдурашид вдруг заметил, что лошадь, на которой сидит лутчек, его лошадь.

— Слезай! — не своим голосом закричал Абдурашид, хватаясь за узду. Только на своем коне он надеялся уйти от погони.

Но лутчек, вырвав, наконец, плеть из-за голенища, хлестнул ею по голове Абдурашида и рявкнул:

— Прочь! А то…

Но докончить не успел: присевший от удара Абдурашид выпрямился и свалил лутчека с коня на землю. Едва успел вскочить в седло, как поверженный лутчек поднялся на ноги и вцепился в стремя. Лошадь прянула в сторону, увлекая его за собой, но он не разжал рук. Тогда Абдурашид, стиснув зубы, выхватил нож, с маху всадил в шею своему недавнему сподвижнику. Крупное тело грохнулось на поблескивающий серебром солончак…

Командир дозора на скаку выхватил маузер, прицелился в удаляющегося всадника, выстрелил. Тот на секунду выпустил поводья, пошатнулся в седле, но тотчас опять схватился за узду. Он скакал напрямик в сторону крепости Старый Чарджуй.

— Прекратить преследование! — поднимая маузер, крикнул командир. Трое всадников, поравнявшись с ним, натянули поводья. Красноармейские дозоры из города в силу соглашений не должны были приближаться к бухарской крепости. К тому же здесь можно было нарваться на сильный отряд лутчеков. И бойцы повернули к месту, где валялись два трупа, и один из красноармейцев развязывал руки Бехбиту. В стороне бродили три оседланные лошади, потерявшие всадников.

Командир — молодой туркмен, стройный, смуглокожий — спрыгнул с коня, подошел к раненому и вдруг радостно крикнул: