Невысокий стройный худощавый человек в богатом бархатном камзоле, с толстой золотой цепью от плеча к плечу шел, широко раскинув руки, навстречу Леонардо да Винчи. Лицо этого человека было некрасиво, как у всех Медичи; его безобразил длинный тонкий нос и резко выступавший вперед подбородок. Глубоко сидящие глаза и тонкие губы говорили о деловитости, хитрости и вместе с тем о подозрительности. Если бы не глаза и улыбка, такая мягкая и доверчивая, он едва ли мог внушить кому-нибудь симпатию. Леонардо смотрел на него с удивлением, соединенным с недоверием.
— Вы меня, конечно, не помните, высокочтимый синьор Винчи, но зато я хорошо помню и знаю вас. Давно это было! Лет двадцать... нет, больше — двадцать пять назад! Помните дворец Медичи во Флоренции? Шумную толпу людей... И среди всей этой толчеи и сутолоки высокий красивый человек... Он стоит у колонны, гордый, независимый, и спокойно взирает на весь этот базар славы и денег... Конечно, вам было не до меня, вы не могли заметить в этой толпе подростка... А он смотрел на вас с таким интересом... Больше мне не пришлось видеть вас, а как я хотел этого, как стремился к этому! И вот теперь, благодарение господу богу и моему любезному братцу, я могу наконец-то принять вас у себя так, как должно принимать величайшего художника и ученого наших дней!
Он сделал несколько шагов назад и низко, поклонился Леонардо.
Легким взмахом небольшой, в драгоценных кольцах руки он обвел высокую, просторную, искусно отделанную замысловатой росписью комнату. Тяжелые кресла, тонко инкрустированные столики, широкие, удобные восточные диваны, мягкие ковры украшали комнату, говорили о тишине, покое и беспечности.
Через широкие окна были видны старый парк, усыпанные морским песком аллеи, фонтаны, беседка.
— Прошу вас, дорогой мой учитель — разрешите мне называть вас так, — располагать всем этим как своим, быть здесь как в своем собственном доме...
— Благодарю вас, синьор Джулиано! — ответил не на шутку растроганный всей этой, правда, несколько напыщенной любезностью Леонардо. — Но я, право, не знаю, чему обязан всем этим, таким душевным, таким приятным мне после всего, что я пережил, гостеприимством! Я...
— Довольно, довольно, дорогой учитель! — Человек в бархатном камзоле энергично замахал руками. — Довольно того, что вы — Леонардо да Винчи, гордость и слава Италии!.. Но что же это я все говорю и говорю, а не соображаю, что вы проделали далекий и трудный путь и, разумеется, устали! — спохватился Джулиано Медичи. — Садитесь, дорогой учитель!
Они сели. Леонардо — у окна, Джулиано — против него. Маленький человек смотрел на Леонардо с таким любопытством и таким нескрываемым интересом, что Леонардо стало даже не по себе.
Этот человек назвал себя Джулиано Медичи. Такая же подпись стояла в конце письма, которое он получил в один из самых тяжелых моментов своей жизни, когда он буквально не знал, куда ему деваться, письма, любезно приглашавшего его в Рим.
Леонардо редко вспоминал о Медичи, а особенно о Лоренцо Великолепном, и то только тогда, когда жизнь повертывалась к нему спиной... И вот теперь опять Медичи...
— Мне было тогда пятнадцать лет, а брату уже двадцать три или все двадцать пять. Он был веселый человек в полном смысле этого слова: кутила, весельчак, игрок, одним словом, жил вовсю. Признаться, я даже немножко завидовал ему, — говорил, весело улыбаясь, Джулиано. — Ну, пока флорентийцы терпели нас, все было хорошо. А потом наступили другие времена. Пришлось убраться из Флоренции и подумать, чем заняться. Я уехал в Урбино и поселился при дворе герцога. Занимался математикой, механикой, увлекался живописью. Вот здесь я еще больше узнал о вас. Сначала о ваших картинах, а потом о ваших ученых трудах. И хотя, скажу откровенно, я не всегда понимал ваши картины, но я всегда видел в них руку гения, величайшего мастера наших дней...
Джулиано посмотрел прямо в лицо Леонардо, словно хотел увидеть в нем черты вечности. Он рассматривал это уже носившее на себе приметы приближавшейся старости, похудевшее лицо и говорил:
— А брат стал служителем церкви, кардиналом. Кутила и весельчак — и вдруг служитель церкви... Красная кардинальская мантия, мессы, псалмы, церкви... А что же было делать ему? Торговать и давать деньги в рост, как отец и дед? Не всякий на это способен, и не у всякого дело пойдет. А вот быть кардиналом может всякий, только бы нашлись покровители... Так и случилось.
Джулиано громко засмеялся. Смеялся он так весело и заразительно, что и Леонардо последовал его примеру.
Читать дальше