Андрей Косёнкин - Юрий Данилович - След

- Молчи, Костя!

- Да что ж молчать-то, ить дитю ясно: перед Богом не соперник ты Михаилу! Не про то ли тебе нынче митрополит Максим баял?

- Молчи!

- А я и ещё скажу: коли и Бог от Руси глаза отведёт, так ить все одно не сдюжишь ты перед Тверью!

- Молчи!

- А коли и сдюжишь, так и сам помысли: кой князь ты над Русью встанешь? Не пасут воры скот!

- А-а-а! Вором меня кличешь?!! - задыхаясь от чёрной, нестерпимой ненависти, подпёршей к горлу точно блевотина, прохрипел Юрий.

- Дак не вор ты, пока не украл! Откажись от воровства, Юрич!

- Язык проглоти!

И в самом деле, как осёкся, умолк Редегин. Иными, потухшими глазами взглянул на князя, все прочитал в них, все понял.

- Убить меня хочешь? - изумлённо, так дети спрашивают о том, чего не бывает на свете, спросил, и слабая, неуверенная улыбка тронула его губы: «Неужто убьёшь меня, Юрич?»

«Убью!» - глазами ответил Юрий.

Он знал, что убьёт Редегина. Давно про то знал. Может быть, с той самой битвы под Переяславлем-Рязанским и знал. Если не ранее… Всегда уж больно близок ему был Костя Редегин и гем мешал. Вечно в самый затылок за хребтиной дышал, вечно глазами своими иконными да словечками оплетными шаги окорачивал! Знать, пришла пора и расстаться! Да вот только что-то рука никак не поднимется на окаянное душегубство, ухватившие рукоять кривой и короткой татарской сабельки пальцы будто судорогой свело. Да то ещё худо, что первая самая ярая злоба отхлынула. Спокоен стал Юрий. Ан, знать, без гнева, по одной надобе убивать-то тяжельше?

«Али нет на то моей воли? Ведь не я - сам того захотел!» - для нового гнева травил себя Юрий. Однако не было гнева, была лишь холодная ясность необходимости сделать и этот шаг: переступить через труп того, кто когда-то был действительно близок и дорог.

- Не за что тебе, Юрий, меня убивать, - улыбаясь все той же неуверенной, какой-то детской улыбкой, которая теперь на его лице выглядела жалко и неуместно, пожал плечами Редегин. Кажется, до сих пор он не верил, что Юрий сможет его убить.

- Али тебя отпустить? - улыбнулся и Юрий. Но лучше б не улыбался. То была не улыбка, а волчья ощера. Позднее та волчья ощера вошла у князя в обыкновение, и редко кому удавалось выжить из тех, кого Юрий Данилович той улыбкой одаривал.

- Я верно тебе служил, я… - начал было Редегин.

- Ан измена-то верностью у Редегиных почитается? - язвительно оборвал его Юрий.

И за дорожной пылью было видно, как от обиды вспыхнуло редегинское лицо.

- Я тебе не изменщик, знаешь! Но и не холоп у тебя! Боярин я! - крикнул он и оглянулся на подоспевших дружинников, сошедшихся вокруг них с Юрием тесным кольцом.

И хоть были среди них и его, редегинские, боярчата, но не на кого и не на что было ему уповать. Кто ж посмеет перечить князю?

Молча, угрюмо глядели дружинники. Кто глаза отводил, а кто и злорадствовал: давно уж многие из них - всяк за своё, но более-то всего как раз за боярское чистоплюйство, недолюбливали Константина. И то сказать, не их стаи птица был Котя Редегин.

- Али оттого, что, боярин, я тебе измену должен просить? - холодно усмехнулся Юрий.

- А всё же не вправе ты, - покачал головой Редегин. - Вольно к тебе пришёл, вольно и ухожу! Прощай, князь, и прости, коли в чём виноват. - Костя поклонился, повернулся, тобы идти, и здесь до дрожи, до пота на лбу Юрий испугался, что Редегин вот так просто и в самом деле уйдёт! «Неужто нет на то моей воли?»

- Постой! - крикнул он и шагнул вслед за Редегиным. Константин обернулся, хоть тихо да веско сказал:

- Не бери греха надушу. Отпусти меня, Юрий Данилович.

- Отпустить? - от напряжения выбелились костяшки пальцев на руке, что сжимала саблю. - Отпустить? Чтобы ты, сучий сын, тверичей на мой след подтравил?

- Дак знаешь ты - не годен я на подтраву, я…

- Дак нет тебя! - вмах руки крикнул Юрий. - Х-е-е-к!

Вспыхнул над головой клинок и косо упал на Костину шею, туда, где у всех людей бьётся заветная жила. Мала та жилка, ан отвори её, так кровью умоешься!

Кровь и была последним, что увидел на этом свете Редегин. И ещё успел подивиться:

«Как много крови-то!»

Юрий обтёр ладонью лицо - красна от крови стала ладонь. Но не ужаснулся он оттого, а, напротив, будто возрадовался, от той редегинской крови ещё более укрепился в своей правоте.

«Есть на кровь моя воля! А коли есть на кровь воля, так и иного недостижимого нет… - торжествуя, подумал он и вдруг, даже для себя самого неожиданно, впервые открыто и святотатственно усмехнулся: - Аки святой водой на путь окропился!»