Андрей Косёнкин - Юрий Данилович - След

- Вот, князь, возьми коня моего. Авось он дотянет, - сказал Редегин, пыльным рукавом обтирая пот из-под шапки и оставляя на лбу грязные потеки. При этом усмехнулся он как-то странно. .

- Авось дотянет, - оглядывая крепкого, низкорослого татарского коника, кивнул Юрий.

- А я вишь князь, - все так же странно усмехаясь, продолжал Редегин, - далее-то не потяну с тобой.

- Ништо, Константин, - и на этот раз не придал значения его словам и усмешке Юрий, - чую, рядом уже эти лодьи! Не к Мурому ж их угнали!

- Не слышишь, Юрий, что говорю! - возвысил голос Редегин.

Юрий взглянул удивлённо:

- Что говоришь?

- Я-то далее не потяну с тобой! И Юрий понял!

«Вон что!..»

Давно уже, с той самой битвы под Переяславлем-Рязанским, их отношения сильно разладились. Разумеется, Юрий не завял, что Костя Редегин спас ему жизнь. Однако же и вспоминать о том не любил. А вот то, что окольный боярин уличил его в трусости да чуть ли не силком от бегства позорного удержал, большой занозой засело в памяти.

Шибко не любил Юрий выглядеть слабым в чужих глазах. Таков уж он был человек: не прощал того, за что должен был быть благодарен! Слишком высоко себя чтил, чтобы быть хоть кому-то в чём-то обязанным. Потому, наверное, и отдалил от себя Редегина. И в Переяславль его за собой не позвал. Лишь много позднее, уж после смерти батюшки и после счастливого взятия Можайска, когда вполне определилась будущая неизбежная борьба с Тверью и возникла нужда в надёжных доверенных людях, Юрий вновь кликнул к себе Редегина. Однако в ответ благодарности не почувствовал. И той сердечности, что ^некогда была меж ними, более не возникло. Юрий тогда решил, что затаил на него обиду боярин. И ему не понравилось, ишь, каково гусь вознёсся - обиделся!

Хотя до чужих обид Юрию никогда дела не было, как-то он даже подлестился к Константину:

- Нечего тебе на меня обижаться-то. Я же люблю тебя, Костя. Ну а коли вчера чем обидел, так завтра сторицей отплачу - ты ж меня знаешь!

- Знаю, - кивнул Редегин. - А что касаемо обиды, так нет её у меня - ты в своей милости волен, - и, усмехнувшись так же, как нынче, недобро, добавил, хотя никто его за язык не тянул: - Однако же ты-то, князь, видать, меня худо знаешь, коли плату сулишь: я ить тебе не холоп закупной, я ить тебе не из корысти служу…

«Вон что! Не в гордости и не в обиде суть дело - знать, уж тогда не по нутру было Костяну то, что я на дядю удумал подняться! Что ж раньше-то об том сказать не решился?! Али смутили его слова Максимовы? Иным-то прочим и дела нет, что там грек вякал - они за мной живут, на то я им князь! А он мне, вишь, не холоп!..»

- Что, не хочешь славы моей? - тихо, каким-то свистящим шёпотом спросил Юрий.

Последнее время и без того он, как в лихорадке, маялся. И малая закавыка приводила в бешенство. А ныне, после всех этих владимирских треволнений да пустословий, князь и вовсе готов был к гневу, как береста к огню. Высеки искру - полыхнёт!

- Спрашиваю: не хочешь славы моей? - уж опаляя огнём, яростно крикнул Юрий.

Но Редегин, точно не он это высек искру, от которой зашёлся в бешенстве Юрий, глядел спокойно.

- Не славы твоей не хочу, Юрий Данилович, а себе бесчестия.

- Али ты не бесчестный отступник, коли бежишь от меня?

- Боярин я - и сам волен князя себе избирать, - пожал плечами Редегин.

- Вон как! Может, на Тверь перекинешься?

- Может, и в Тверь уйду. Того пока не решил, - не опуская глаз перед Юрием, сказал Редегин и вновь усмехнулся: - Одно теперь верно знаю: тебе служить более не хочу!

- Когда решил?

- Да ить давно думал, князь, а вот сейчас и решил!

- Ан вовремя ты угадал! - зло ощерился Юрий.

- Прости, князь, а не могу я тебе служить! Говорил же: не корысти, а чести в службе ищу! - напомнил Редегин и вдруг с нежданной горячностью воскликнул: - Остановись, Юрич! Локти будешь после кусать! Мало ли тебе чести в своей земле?!

Так некогда, в детстве, когда в Антониевом монастыре вместе мыкались, осторожный и богобоязненный Костя отговаривал Юрия от какого-нибудь озорства. Хоть редко, ан случалось тогда, слушал княжич Редегина. Да ведь давно это было, а ныне не озорство безгрешное, святотатство анафемское взошло в сердце князя, альбо остановишь его словами?

Но Костя в последней надежде пытался в дверь достучаться, хоть и знал уже, что дом пустой:

- Юрич, сам-то взгляни: по Руси как тати бежим, следы хвостом заметаем, разве так-то в своей земле можно вокняжиться? Ить не ныне, так после возненавидят Москву-то! Эх, Юрич, и иное тебе скажу: это ведь не сам ты в Орду бежишь - Ванька-чёрт тебя шлёт! Али ты не ведаешь его хитрости? Тебе война с дядей, ему - Москва! Тебе поле дикое, ему - слава!