Вадим Полуян - Ослепительный нож

Проходя с Мамоншей через столовую палату, боярышня увидела своих лесных знакомок Власту и Полакию.

- Моя охрана! - обняла их амма Гнева. - Богумилу и Янину не взяла, оставила кормить и обиходить Андрея Дмитрича. Он с головой ушёл в свои занятия. Даже отказался к Красному крыльцу идти, поздравствоваться с новым государем. А ты ступай. Мы обождём.

- Девичник сотворим у Усти, твоей племяшки, - тонким голоском вмешалась Власта.

- Насовсем ушли из леса? - полюбопытствовала Всеволожа.

Полактия, понурив непроницаемый восковой лик, произнесла:

- Нам тут не место. Окончим краткое соборование с аммой Гневой и снова в лес.

Кумганец с трудностями довёз Евфимию до плотных цепей бердышников, что окружили Великокняжескую площадь. Охранышей из челяди отцовой она не озаботилась позвать с собой. Как пробраться к Красному крыльцу одной?

- Моя вина, - сказал Кумганец. - Сам сопроводил бы, да коней оставить боязно.

Евфимия стояла на подножке в тягостном раздумье. И вдруг - знакомое лицо богатыря с ней вровень. Хотя тот стоит пониже, на земле.

- Небось, боярышня! Дай руку…

- Ядрейко!.. Ты откуда? Куда сбежал?

Он не ответил. Помог бывшей госпоже левой рукой и заработал кулаком десницы:

- Ат-вали!..

- Ядрейко! У нас нет конюшего. Ты для чего исчез? - еле поспевала за ним боярышня.

- Орла подбили, орлица улетела, сокол взвился в облака, - оскалился, оборотясь, Ядрейко.

Всеволожа ничего не поняла. Однако вспомнила, как с герба их кареты ярой толпою был отбит орёл, осталась лишь орлица. Ядрейко же в тот раз, свистя кнутом, провёл карету в Кремль.

Она уже взошла на Красное крыльцо. Почувствовала: лапища нечаянного охранителя освободила её руку. Обернулась напомнить бывшему конюшему о возвращении, а Ядрейку вновь поминай как звали…

Евфимия невдолге отыскала на крыльце Ивана Дмитрича.

- Ты здесь зачем? - нахмурился отец. Боярышня заметила, что среди знати она одно-единственное лицо женского пола.

- Хочу всё видеть, - молвила Евфимия, нимало не смутясь.

К ней уже обращали взоры и Шемяка, и Косой, и сухонький старик, бородка клинышком. Его назвали Симеоном. Неужто он и есть тот самый Семён Мороз, любимец нового властителя, дядя Семена Филимонова, верного слуги Василиуса?

Всеволож - нечего делать! - подвёл дочь к Юрию Дмитричу.

- Дозволишь, государь, представить дщерь Евфимию?

Великий князь с высоты роста едва глянул.

- Та, что наследником моим пренебрегла? Я слыхивал, красота писаная. Приподыми-ка лик! За что тебя так жаловала покойная Анастасия? Что мой Василий нашёл в тебе?

Евфимия смиренно приняла суровые слова и протянула свой подарок.

- Да у неё камень за пазухой, - прозвучала рядом колкость Шемяки.

- Прими, князь Юрий Дмитрич, сей скромный дар, - произнесла боярышня. - Исполнись теплотой его и отложи ко мне нелюбье.

Новый венценосец сжал в ладони чёрный поминок и удивился.

- Щедро ты тепло своё в него вложила. Для чего сей талисман?

- Жители земель арабских, - пояснила Всеволожа, - считают: для обережения от зла.

Юрий Дмитрич подмигнул боярину Иоанну и промолвил:

- Славная у тебя дщерь. Жаль, не моя сноха. А по проходу, образованному стражей, уже вели Василиуса. Толпа гудела жутким гудом. В нём более распознавался не злорадный крик, а горький стон. Семья поверженного не показывалась, должно быть, оставалась в доме Таракана. Сам Василиус одет был, словно юрод, не в сличном платье, а в издирках. Взошед на Красное крыльцо, он упал в ноги дяде.

- Встань, - велел Юрий. Племянник трудно выпрямился, отирая щёки кулаками. - О чём плачена?

- До слёз мне стало, - жалобно признался бывший великий князь. - Во мгле ходил…

- Вот так-то, сыне, - усовещивал дядя. - И тебе бы через меру не скорбеть. А нельзя, чтобы не поскорбеть и не поплакать. И поплакать надобно, только в меру, чтобы Бога не прогневить.

Тут Юрий Дмитрич сделал знак рукой, и всё через дворец великокняжеский направились в Престольную палату, где предстоял суровый суд «проклятому племяннику». Сия палата была воздвигнута отдельно от дворца, связана с ним переходами. Обычно там принимались иноземные посольства или великокняжеское окруженье собиралось «думу думати».

Впереди шёл Юрий Дмитрич, перекатывая в сухих ладонях аспидный камык, подарок Всеволожи. Должно быть, старику волшебное тепло пришлось по нраву.

Евфимия пошла с отцом, оставив за спиной притихшую толпу. И в тишине расслышала, как кто-то из народной гущи молвил упавшим голосом: