Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Евушка! - сказал бывший великий князь. Евфимия увидела перемену на лице Василия Кожи.

Только что княж воин ввёл государя, хитровато сверкая заговорщичьими глазами. Видать, предварительно не оповестил, захотел внезапности. И вдруг слепой сам называет гостью.

- Как узнал её? - без обиняков спросила удивлённая Ярославна.

- Я… - напрягся вытянувшийся струной Василиус, - я… почуял.

Внучка Голтяихи вздохнула и произнесла устало:

- Вот тебе и поводырка в монастырь.

- Ты-то, Марья, береги себя в пути, - приблизился Василиус к жене. - Я буду вскорости. Дождись с родинами, - неловко усмехнулся он. И, повернувшись к Всеволоже, будто зрячий, попросил:- Сопроводи в одрину, Евушка. Пусть Кожа принесёт дорожное. Я переоблачусь.

Евфимия с тяжёлым сердцем наблюдала прощание недавних заточенников…

В своей одрине князь присел на ложе, она на стольце.

- Кажется, вот только-только зрел тебя в дому у Юрья Патрикеича… - Слепец сделал движение дрожащими перстами снять повязку. Евфимия его остановила. - А представляешь, что увидел я впоследни? Что до сей поры стоит пред взором мысленным?

- Нож ослепительный, - сказала Всеволожа. Свергнутый великий князь приоткрыл рот и не издал ни звука.

- Тебя простёрли на ковре, - сурово продолжала Всеволожа. - Два ката!.. Навострили нож… Затем пояли и повергли… Достали доску, возложили на твои перси…

- О-о! - простонал князь. - Умолкни! Не душа ль твоя со мной терпела, стояла подле?

- Батюшка допрежь терпел. Его душа была подле тебя, - почти шепча, произнесла Евфимия.

Щёки слепого под повязкой забусели. Он спросил сдавленным голосом:

- Ужель и после наказанья нет прощенья?

Она взяла его десницу без трёх перстов. Ответила:

- Простить - не забыть! Разум прощает, сердце помнит. Сердце прощает, разум помнит…

Кириллов-Белозерский монастырь остался в памяти боярышни своей обширностью, как Кремль московский, но не теснотой внутри - простором. И главное - своею белизной. Стен белокаменных зубчатость, прямоугольных башен белокаменность. Белый собор среди зелёного пространства. Вдоль стен - строенья белые. Там - трапезная, кельи, покои настоятеля. Всё это солнцем залито, освещено небесной синевой.

Василиуса принимали два игумена. Евфимия, держа слепого под руку, вначале подвела его благословиться к здешнему - Трифону, затем к Мартиниану из Ферапонтовой обители, что недалече от Кириллова. Отстояв службу, потрапезовали. Затем гость удалился на краткий опочив. Игумны же велели позвать боярышню в обительскую вивлеофику. Любительница книг вступила не без трепета под своды каменной палаты, где в хранилищах дубовых содержались фолианты, кои поведают потомкам дальним о днях нынешних.

- Присядь, дочь Иоанна Дмитрича, - указал Трифон на стольце с бархатной подушкой. Сами же монахи сели супротив на лавку. Она их лица плохо различала. Клобуки надвинуты почти на самые глаза. Отличие лишь в бородах: у Трифона седая, у Мартиниана чёрная.

- Зачем мы здесь? - спросила Всеволожа робко.

- Макарий, богомолец наш, из плена вырвавшись, здесь побывал и кое-что поведал о тебе, - пытливо глядел Трифон на боярышню. - И до того от князя Юрия покойного мы слышали о дщери Иоанновой. Твой ум, как вивлеофика. Прочтённое в нём незабвенно. Многие в себе содержишь книги. Здесь говорить с тобой самое место.

Глаза старца улыбнулись. Мартиниан же сказал просто:

- Здесь двери толще, звук короче. Есть нужда порасспросить тебя таимно о сыне Юрия, правителе сегодняшнем. Ведь ты почти что прямо из Москвы.

Евфимия собралась с мыслями.

- Насколько я успела сведать, - раздумчиво повела речь боярышня, - новый властитель разрушает созданное прежними, плодит раздробленность земли Московской, с чем так боролся дед, а ещё пуще и отец Василиуса. Не стану утомлять, скажу лишь, что Суздальская область с Нижним Новгородом, Городцом и Вяткою вновь отдана в полную собственность бывшим владельцам, внукам Кирдяпиным. Стало быть, отпала от Москвы. Удельные державцы правят независимо, сами ведают Орду. Шемяке лишь осталась честь старейшинства.

- Зачем он раздирает собранное государство? - удивился Трифон.

- Из малодушия, - ответила Евфимия. - Боится сильных. Ищет тех, кто ради личной выгоды тотчас готов подняться на его защиту. А старший внук Кирдяпин храбр. Служа Новгороду, бивал немецких рыцарей.

- Что ещё скажешь о Шемяке? - спросил Мартиниан.

- Суды его неправедны, - поникла Всеволожа. - По государевой указке судьи защищают сильного и осуждают слабого. Опять же из-за малодушия властителя.