Вадим Полуян - Ослепительный нож

- Какую жемчужину у себя скрываешь, Ханиф? - прищурился Мамутек.

Тучный мурза вперил во Всеволожу подозрительный взгляд.

- Моя гостья, - сказал хозяин.

- Почему твоя гостья не может оказаться моей? - лучезарно улыбнулся царевич.

Раина, державшаяся бок о бок с боярышней, дрогнула.

- Она гостья моей жены Асфаны, - уточнил Ханиф. - Я твоей милости объяснял после битвы под Суздалем…

- Хотел её отпустить домой, - напомнил царевич. - Её дом - твой дом? Ты мне лгал.

- Мой дом - её дом, - понурился Канафи.

Тучный мурза не спускал глаз с боярышни. От такого внимания захотелось провалиться сквозь землю. Где ей встречались эти обвислые усы?

Мурза прошептал царевичу нечто важное, ибо Ханиф, расслышав, с испугом посмотрел на мурзу, с жалостью - на Всеволожу.

Мамутек согласно кивнул и отдал приказ через дверь.

Некоторое время вельможи переговаривались на своём языке. Потом царевич сказал:

- Выйди, женщина в соседний покой. Пусть девка переоденет тебя.

Евфимия и Раина вышли. В малой палате, где только что беседовали имам и отшельник, боярышню ждала русская мужская сряда, какую носят стремянные. Тут она догадалась, вернее, вспомнила: свирепый на вид вельможа был тот, что под стенами Белёва вёл переговоры с князьями. Толмач именовал его «Хочубой», Евфимия же из татарских уст ясно слышала: «Кичибей».

- Ой, возвращаться к ним, словно отроковицам в пещь огненную! - волновалась Раина.

- Хоть в ад, иного пути нам нет, - переодевалась Евфимия.

- Маматяка боюсь! - стонала лесная дева. - Было мне возле него «привидение» то: злодейски умертвит он отца и брата.

- Фух! - перевела дух Евфимия, поскольку Раинины «привидения» то и дело сбывались и боярышня начинала им верить. - Вот от чего ты давеча дрогнула!

Едва обе переступили порог Ханифов, Кичибей, или Хочубой, ткнул пальцем во Всеволожу:

- Советник князя Дмитрия Красного, уготовь Аллах покойнику в джаканнаме жаркую сковородку!

- Верно ли? - резким голосом спросил Мамутек ту, что намеревался взять в жены.

- Твой мурза памятлив на лица, - кивнула Евфимия.

- Кто родил тебя, лучше бы родил камень, - проскрежетал Ачисан. - Камень занял бы своё место при постройке стены.

- Я пыталась построить стену доверия меж двумя ратями под Белёвом, - заявила Евфимия.

- Посланник Аллаха учит, - возразил Ачисан, - советы жён нам нужны, чтобы делать наоборот.

- Однако же ваша мудрость гласит о женщине, - напомнила Всеволожа, - «она родит, она и на ноги ставит», «Язык немого лишь мать поймёт», «У кого нет жены, у того нет близкого».

- Женщина - мешок орехов, чтобы купить или продать. Мужчины намного выше степенью своего достоинства, - упорствовал Ачисан.

- Когда арабское племя туарегов проиграло битву, - напомнила Евфимия из истории, - пришли на помощь женщины и выиграли бой. С тех пор в этом племени они сняли паранджи и заставили носить их мужчин.

Услышанное о туарегах вызвало бурю негодования у царевича и вельмож. О чём они спорили? Что приказывал Мамутек? В конце-то концов Ханиф сурово велел Евфимии:

- Удались пока… Боярышня и Раина вышли.

Хозяйка ждала у входа на женскую половину.

- Что?

- Кичибей узнал во мне белёвского советника при князе, участницу споров о докончаниях, - сообщила Евфимия.

- Ой, ой, ой, ой! - сжала голову Асфана. - Теперь попадёшь не в зенан к царевичу, а на плаху. Они потеряют разум!

Раина беззвучно плакала.

- Когда открывается истина, разум отступает назад, - вздохнула Евфимия.

Мрачное воцарилось молчание. За трапезой к еде не притронулись ни хозяйка, ни гостьи.

Повечер явился Ханиф, перемолвился с главной женой и вышел.

- Не обо мне ли шла речь? - осведомилась Евфимия. - Тайны нет?

Асфана прижала подол к лицу и разревелась навзрыд.

Айбикен смачивала её виски целебной водой. Открыв лик, татарка произнесла сквозь всхлипы:

- Велел одеть воином. Горе тебе! Сегодня предстанешь пред грозные очи Улу-Махмета. Царь будет твоим судьёй!

Палата, где заседал диван казанского царя в Курмыше, сравнительно с великокняжеской Престольной была скромна. Белые стены - глазу остановиться не на чем. Ковры - единственная роскошь, - стопа утопала в них. По бокам - мурзы, в средоточии же, у противоположной от входа стены, на более высоких подушках - старый, сухонький Улу-Махмет. По левую и правую руку - царевичи.

Один из приставов, что привели Всеволожу, втолкнул боярышню в дверь и шепнул по-русски:

- Перед тобою диван-беги, старейшина Совета, Магомет-Мазербий, у царя первый человек!