Гилберт Честертон - Бэзил Хоу. Наши перспективы (сборник)

– Да, я пробовал его читать. Должен, однако же, признаться, что он мне напомнил Иезекиилевы кости. Слишком уж сух.

Кэтрин нахмурилась, так как была приучена не одобрять подобные неуважительные замечания, а этот разговорчивый джентльмен отпускал их, не задумываясь. Однако ее молчание было прервано звонким и переливчатым смехом, ободряющим, дерзким, дружеским. Это смеялась Гертруда. Но Гертруда ошибалась, если думала, что Кэтрин обижена. Ничуть не бывало: во-первых, ее давно уже покорил темноволосый и словоохотливый собеседник, а во-вторых, как и полагается воспитанной девушке, она не считала возможным исследовать своих друзей с холодной отвлеченностью ученого. Так, за разговорами, они подошли к дверям дома, где девушек встретила их тетушка, мисс Торнтон.

– Итак, – сказала дама, с тем особенным жестом, который выражает удовольствие у людей, желающих продемонстрировать свою светскость, – чем удивил вас сегодня мистер Джекс?

– О, очень забавным трюком, – учтиво ответил Хоу. – Он стоял на задних лапах, положив передние на кафедру, и просил подачку.

Днем Люсьен, Сесиль, Гертруда и Хоу отправились вместе за город, лазать по бесконечным холмам и нависающим над морем утесам. Хоу со всей серьезностью отзывался на малейшее изменение ландшафта, способного удивить своим разнообразием разве что жителя Паддингтона. Он самозабвенно отпускал банальнейшие замечания; к этому занятию он порой питал необъяснимую склонность.

Вечером Гертруда собиралась пить чай у Сесиль, так что вскоре после их возвращения она в первый, но никак не в последний раз сидела за столом вместе со своим новым другом. Впоследствии, в период их доброго соседства, у двух семейств совместные чаепития вошли в привычку. Это было счастливое для всех время: Сесиль и Гертруда, взявшись за руки, сбегали по лестнице к чаю, Маргарет откладывала книгу, чтобы составить им компанию, Кэтрин с рыцарственной решимостью разливала чай, а Хоу порхал позади них с бесконечными бутербродами, замечаниями и объяснениями, слыша которые присутствующие едва не давились от смеха. Это было счастливое и беззаботное время, но двоих в этой компании, казалось, что-то беспокоит. Одной из них была Гертруда: при всей услужливости и добродушном юморе Хоу в нем, словно в потаенной комнате, скрывались неведомые силы, и подобрать ключ к двери было непросто. Это не давало упрямой девушке покоя. Вторым же был Хоу, но что томило его, Гертруде было неведомо, как неведомо это и нам.

Однажды вечером, вернувшись домой после прогулки, Хоу увидел, что его ждет письмо, подписанное округлым и красивым почерком, в котором явно чувствовалась вчерашняя школьница. Он распечатал его и обнаружил внутри открытку, на которой было написано: “Мисс Грэй просит мистера Бэзила Хоу оказать ей честь, согласившись сопровождать ее на званый вечер во вторник, 17 числа сего месяца. Вечер с танцами. RSVP [10]”. Несколько мгновений он всматривался в эти строчки, после чего бережно положил письмо на каминную полку в своей спальне. Отошел, вернулся и снова посмотрел на него, почему-то нахмурившись, и после, расставляя по местам свои книги, он то и дело возвращался в спальню, чтобы взять что-нибудь или вытереть пыль, но на самом деле – чтобы взглянуть на открытку на каминной полке. На его лице лежала печать того самого напряженного беспокойства.

Во вторник, 17 числа того же месяца, в день, обозначенный на открытке, ближе к вечеру, Гертруда сидела на диване, дожидаясь Хоу, а на коленях у нее свернулся пушистый белый котенок, который достоин отдельного рассказа. На прошлой неделе Хоу предложил показать ей свои книги, и она, дрожа от предвкушения, что вот-вот ступит в заветные владения своей неразрешимой ходячей загадки, поднялась по лестнице. В комнате, темной, опрятной и строгой, как костюм и манеры ее жильца, на двух книжных полках, не слишком изящных, но вполне добротных, располагались в два ряда заметно потрепанные книги, и среди них красовались собрание сочинений Браунинга, два или три романа Теккерея, “Новые арабские ночи” Стивенсона и карманное издание Уолта Уитмена. На стене висела небольшая гравюра Дюрера, а пара фехтовальных рапир была единственным свидетельством спортивных пристрастий хозяина. Прочный квадратный сундук у окна был способен, при известном внешнем давлении, вместить в себя все это “барахло”, как предпочитал именовать свое имущество Хоу. Все говорило о том, что здесь живет замкнутый, независимый человек. Все это, однако, не так сильно обратило на себя внимание Гертруды, как нечто, точнее некто, в небрежной позе развалившийся на ковре посреди комнаты. С порывистостью, столь свойственной ее натуре, она испустила радостный вопль и рухнула на колени, схватив в охапку белого котенка.