Давид Рикардо: Начала политической экономии и налогового обложения

В частной жизни Рикардо отличался простодушием, искренностью, безыскусственностью и отсутствием претензий. Он чрезвычайно любил собирать вокруг себя людей интеллигенции для самой непринужденной беседы о равных интересных предметах и всего более о тех, которые находились в связи с его любимой наукой. Во всех подобных случаях он всегда предоставлял полную свободу высказываться каждому и никогда не обнаруживал ни малейшего нетерпения говорить самому. Но когда он говорил, солидность его суждения, его скромность и необыкновенный талант разложения вопроса на составные элементы и постановки наиболее сложных и затруднительных вопросов на точку зрения, наиболее выдающуюся, – привлекали внимание каждого и увлекали всех, кто его слушал. Он никогда не аргументировал, как по общественным, так и по частным вопросам, единственно в тех видах, чтобы одержать победу или оборвать противника. Исключительною его целью было изыскание истины. Он всегда был открыт для убеждения, и если бы он пришел к сознанию, что выразил или поддержал ложное мнение, то первый признал бы свое заблуждение и предостерег бы от него других.

Немногие обладали в большой степени, нежели Рикардо, талантом столь ясного и столь легкого изложения самых запутанных предметов. В этом отношении произносимые им речи были гораздо выше его сочинений. Этих последних нельзя читать и понимать без значительной доли внимания; но ничто не могло превзойти той свободы и легкости, с которою он освещал и объяснял наиболее грудные вопросы политической экономии как в частном разговоре, так и в речах. Для тех, кто не был хорошо знаком с его приемами мышления, некоторые из его положений могли бы показаться парадоксальными; но это были парадоксы только с виду. Он редко выражал мнение, над которым не размышлял бы глубоко, и которого не рассматривал бы с различных точек зрения.

«Что в парламенте,

– прибавляет Мак-Куллох, —

были ораторы более значительные, и люди с более разнообразными и общими познаниями, чем Рикардо, мы это допускаем охотно; но смеем думать, что по глубине, ясности и понятливости ума он не имел никого выше себя и очень мало равных себе как в парламенте, так и в стране вообще».

Оказывая помощь множеству благотворительных учреждений в метрополии, Рикардо содержал сверх того на свой счет две школы для образования молодежи в соседстве своего имения.

Кроме упомянутых выше сочинений, Рикардо оставил после себя несколько рукописей. Его «Plan for the Establishment of a National Banc» был найден в оконченном виде и опубликован вскоре после его смерти.

Он оставил также «Notes», содержавшие защиту его собственных учений от возражений Мальтуса и выставлявшие на вид заблуждения, в которые впал Мальтус; но, сомневаясь, чтобы опубликование их имело большой интерес, издатель не предал их печати.

Не принадлежа к партии вигов, Рикардо почти всегда, однако, вотировал с оппозицией. Он был того мнения, что много выгод проистекло бы из того, если бы народу дано было большее влияние на выбор представителей, чем то, каким он обладал в действительности, и он был на столько друг системы радикалов, что оказал самую ревностную поддержку плану подачи голосов по баллотировке, которую ой считал лучшим средством для обеспечения массы избирателей от дурных внушений и для предоставления ей возможности вотировать в пользу кандидатов, которых она одобряла действительно. Но он не соглашался, однако, с радикалами по вопросу о всеобщей подаче голосов, которую считал опасной и не обещающею практических выгод; он думал, что избирательное право могло быть дано всем, кто обладает известною собственностью. Мнения его об этом предмете были вполне изложены в его «Essay on Parliamentary Reform» и в его «Speech on the Ballot», помещенных в настоящем издании.

Понимание сочинений Рикардо дается не вполне легко. Краткость, с которою он установляет некоторые из наиболее важных своих положений, внутренняя зависимость их друг от друга, недостаточность иллюстрации и математическая форма, которую он придает своей аргументации, затрудняют в известной степени читателя, не привыкшего к подобным исследованиям. Но кто пожелает уделить его книге столько внимания, сколько она по справедливости заслуживает, тот найдет его положения столь же логичными и убедительными, как и глубокими и важными.

«Квинтилиан,

– говорит М. Куллох, —

держался мнения, что те из изучающих красноречие, которые сильно восхищались Цицероном, делали в своем искусстве весьма значительные успехи; это же самое с полным правом может быть сказано о тех из числа занимающихся политическою экономией, которые находят удовольствие в чтении сочинений Рикардо: Ille se profecisse sciat cui Ricardo valde placebit».