Чудеснейшее утро! Жук навозный
Катает шарик свой в песке; улитка
Из домика тихонько выползает.
Да, да! Час утренний – час золотой.
Поистине, природа в свет дневной
Вложила замечательную силу.
Увереннее чувствуешь себя,
Бодрее как-то; духу прибывает;
Хоть на быка рогатого пошел бы!
Какая тишь кругом! Не понимаю,
Как мог я до сих пор пренебрегать
Привольную жизнью сельскою на лоне
Природы. Сиднем взаперти сидеть
В больших вонючих городах. Зачем?…
Чтоб всякий сброд порог твой обивал!..
А как проворно ящерица-крошка
Скользит между камней и ловит мошек,
Не задаваясь мыслью ни о чем!
Какая милая царит невинность
В животном царстве! Каждое созданье
Завет создателя блюдет и строго
Свое предназначенье исполняет,
«Самим собою» остается, – то есть
В игре, как и в борьбе за жизнь, таким,
Каким явилось в первый день творенья…
(Поднося к глазам лорнет.)
А, жаба! В самой середине глыбы
Песчаника. Окаменела там.
Лишь голова торчит наружу.
Сидит и будто бы в окошко смотрит
На божий мир, столетья оставаясь
Сама собой… сама собой довольна!
(Задумывается.)
Самим собою быть… довольным?… Гм…
Откуда взял я это? Где читал
Еще мальчишкой это изреченье?
Мне помнится – в какой-то толстой книге…
В «Домашнем проповеднике»?… Иль нет…
У Соломона в изреченьях, что ли?
Досадно, что с летами все слабеет
По части времени и места память!..
(Присаживаясь в тень.)
В тени тут отдохну! Эге, какие
Кусты большие! Не съедобны ль корни?
(Пробует на вкус.)
Скорее для скота, чем для людей;
Но ведь написано недаром где-то:
«Превозмогать свою природу нужно»;
А также: «Пусть гордец смирится, ибо
Возвышен будет, кто себя унизит!»
(Несколько встревоженно.)
Возвышен? Да. И я возвышен буду.
Иначе быть не может. Мне отсюда
Поможет выбраться сама судьба
И так устроит, что себе смогу я
Опять пробить дорогу. Испытанье
Ниспослано мне временное. Скоро
Ему придет конец. Вот только дал бы
Господь терпенья, силы и здоровья!..
(Отгоняет от себя мысли и, растянувшись на песке, устремляет взгляд в пустыню.)
Какая безграничная пустыня…
Вон там вдали шагает важно страус.
Не понимаю, право, для чего
Такое запустенье и безлюдье
Понадобились Богу? Никаких
Источников к существованью; пользы
На грош нельзя извлечь из этой части
Вселенной, втуне здесь века лежащей;
От сотворенья мира не слыхал
Творец от трупа этого спасибо.
К чему же было создавать его?
Н-да, расточительна природа-мать!..
А что, не море ль это на востоке —
Та плоская, блестящая равнина?…
Не может быть. Оптический обман, —
Оно на западе; вон та гряда
Холмов отлогих отделяет море
Плотиной узкой от пустыни мертвой.
(Вдруг, словно осененный мыслью.)
Плотиною? Так мог бы я?… Она
Не широка. Прорыть канал – и хлынут
Живительные воды, и пустыня,
Все это море знойное песку,
Соленым, настоящим морем станет!
Оазисы в нем будут островами,
И побережием зеленым Атлас
Потянется на север. Словно птицы,
Начнут летать суда на парусах,
Следы пересекая караванов.
Морской живительный и влажный климат
Удушливую атмосферу сменит;
Дожди здесь будут выпадать и росы;
Начнут селиться люди, строить город
За городом; появится трава,
Зашелестят и закивают пальмы!..
Страна на юге за стеной Сахары
Приморской станет с новою культурой;
Откроются заводы в Тамбукту;
Борну колонизируется мигом,
Через Габес железная дорога
Пройдет к верховьям Нила, и спокойно
В вагоне будет путь свой с этих пор
Естествоиспытатель совершать!
А на оазисе центральном моря
Норвежскую я расу распложу.
Мы, гудбраннсдальцы, – самой знатной крови!
Арабской примесь дело довершит.
И на высоком берегу залива
Я город славный заложу – Перополь.
Свет старый одряхлел. Пришла пора
Стране возникнуть новой – Гюнтиане!
(Вскакивая.)
Лишь были б капиталы – дело в шляпе.
К вратам морским ключ золотой мне нужен!
Поход крестовый смерти объявлю!
Пусть ростовщик сундук свой, на котором,
Как курица на яйцах, сидит,
Откроет мне! Мечтают о свободе
Теперь везде, и как осел в ковчеге,
Я Голос свой подам на целый свет
И скованным, прекрасным берегам
Свободу возвещу… Но прежде надо
Отсюда выбраться. Вперед пробиться.
А там и капиталы я достану.
Вперед! Полцарства за коня!
Читать дальше