Генри Джеймс - Крылья голубки

– О, я приму любое, каким бы оно ни было! – почти весело откликнулась Милли. – И мне, кстати, кажется, что я принимаю по одному новому счастью каждый день. А сейчас – это ! – Она улыбнулась.

– Это очень хорошо, пока так оно и идет. Вы можете положиться на меня, – продолжал великий человек, – в том, что касается моего к вам неограниченного интереса. Но я, в конце концов, лишь один элемент из пятидесяти. Мы с вами должны собрать множество других. Пусть вас не тревожит, что кто-то узнает. Узнает, что мы с вами – друзья, хочу я сказать.

– Ах, вам надо с кем-то увидеться! – воскликнула Милли. – Надо добраться до кого-нибудь, кто меня любит!

Однако он встретил ее несдержанность так, чтобы ей стало ясно – он часто встречал такое со стороны ее молодых соотечественников и был знаком даже с их далеко заходящей фамильярностью, так что Милли почувствовала, что ее вольность пропала втуне, встреченная его молчанием, и ей пришлось тут же задуматься над тем, что она могла бы ему сказать более резонно. Это, разумеется, должно было затронуть как раз тему допущенной вольности, о чем она заговорила теперь как о свершившемся факте:

– Это, конечно, уже само по себе великое благодеяние, так что, прошу вас, не подумайте, что я этого не понимаю. Я могу делать абсолютно все, что захочу, мне не у кого спрашиваться, на свете нет даже пальца, что указал бы мне остановиться. Я могу болтаться по свету до посинения. Это не всегда так уж весело, но множество людей, я знаю, хотели бы это испытать.

Сэр Люк, казалось, готов был задать какой-то вопрос, но передумал и дал ей продолжать, что она не замедлила сделать, так как в следующий же момент поняла, что он воспринял ее слова как свидетельство, что средства ее весьма велики. Она так просто дала ему это понять, что они больше никогда не касались этой одиозной стороны жизни. Однако Милли не была чужда мысль о том, какое важное влияние это могло иметь на его суждения или, по крайней мере, на его настроение – хотя бы на чувство, что она его забавляет, поскольку, чудесным образом, у него были чувства! Теперь все кусочки его впечатления о ней сложились вместе, в многоугольную комбинацию, словно крохотные осколки цветного стекла в глубине детского калейдоскопа.

– Значит, если возникнет вопрос о том, что мне нужно сделать что-то из ряда вон выходящее, что сможет помочь…?

– Вы сделаете что-то из ряда вон выходящее? Хорошо.

Он воспринял это прекрасно, со всей приятностью, как оно того и заслуживало, однако потребовалось несколько минут, чтобы справиться с существенным вопросом. Было до определенной степени удобно, что не существовало ничего такого, чего Милли не готова была бы сделать, однако представлялось весьма туманным, хотя и приятным, что ей вообще придется что-либо делать. Оказалось, что в тот момент они оба так о ней и подумали, понимая, однако, что из добросердечности она всегда готова пойти на ничем не вызванные крайности; в результате чего, в свою очередь, после обильных расспросов, аускультации, обследования, после многочисленных упоминаний его собственных выводов и пренебрежения выводами пациентки неясность была должным образом сохранена, и они оба могли бы с удивлением почувствовать себя – или заставить нас так себя почувствовать – людьми, вернувшимися из вполне благополучного, но совершенно бесполезного путешествия к Северному полюсу. Милли, согласно указаниям врача, была вполне готова к Северному полюсу, что, несомненно, явилось огромным разочарованием для ее нового друга, всячески воздерживавшегося от каких-либо указаний.

– Нет, – услышала она снова. Он четко повторил уже сказанное им раньше: – Я не хочу, чтобы вы в настоящее время что-то делали, то есть вам не следует делать ничего, кроме выполнения одного-двух небольших предписаний, которые будут вам разъяснены, и разрешения мне через несколько дней посетить вас у вас дома.

Сначала это показалось велением Небес.

– Тогда вы увидитесь с миссис Стрингем. – Однако теперь Милли ничего против этого не имела.

– Ну, я не испугаюсь миссис Стрингем. – И он еще раз повторил это, так как она еще раз спросила: – Совершенно не испугаюсь. Я никуда вас не «отсылаю». Англия вам вполне подходит – любое место, которое приятно, удобно, прилично, вам подойдет. Вы говорите, вы можете делать все, что вам будет угодно. Сделайте мне одолжение – будьте добры именно так и поступать. Есть только одно условие: вам, разумеется, нужно будет теперь, как только я посмотрю вас еще раз, уехать из Лондона.