Генри Джеймс - Крылья голубки

– Мы сыграли нашу страшную игру и проиграли. В результате мы обязаны самим себе, обязаны нашим чувствам к самим себе и друг к другу не медлить, не ждать более ни одного дня. Наш брак – как-то коренным образом, неужели ты не видишь? – поставит на свое место все, что сместилось, и я не могу даже выразить тебе, какое нетерпение меня одолевает. Нам надо только объявить об этом, и это сразу снимет всю тяжесть.

– «Объявить» об этом? – спросила Кейт. Она говорила, вроде бы не понимая, хотя выслушала его без замешательства.

– Ну, тогда – осуществить это. Завтра, если тебе угодно. Сделаем это и объявим как об уже сделанном. Это самое малое, что мы можем, – после этого уже ничто не будет иметь значения. Мы окажемся так правы, – сказал Деншер, – что станем сильны. И станем дивиться нашему былому страху. Он покажется нам отвратительным безумием. Это покажется нам дурным сном.

Кейт смотрела на него не дрогнув – тем же взглядом, с которым явилась на его зов, однако сейчас он чувствовал в ясности этого взгляда странный холод.

– Дорогой ты мой человек, что это с тобой случилось?

– Да то, что я не могу больше это выносить! Вот и все, что случилось. Что-то во мне оборвалось, что-то сломалось, и – вот он я, весь тут. И таким, какой я есть, ты должна меня принять.

Деншер видел, как она некоторое время старалась сделать вид, что размышляет над его словами; но видел он и то, что она над ними не размышляет. Однако он видел, чувствовал – слышал в ее ясном голосе, – что она старается быть с ним как можно добрее.

– Видишь ли, я никак не пойму, что, собственно, изменилось? – Она улыбалась широкой, странной улыбкой. – Мы с тобой так хорошо шли вперед вместе, а теперь ты вдруг захотел меня бросить?

Он мог только беспомощно взирать на нее.

– Ты называешь это «так хорошо»? Ну и манера же у тебя выражаться, честное слово…!

– Я называю это «совершенно безупречно» – с моей собственной, оригинальной точки зрения. Я – там же, где была, а тебе следует привести мне причину получше, мой дорогой, почему ты не там же. Мне кажется, – продолжала она, – что мы правы в том, что существует между нами, только пока ждем. Не думаю, что нам очень хочется выказать себя дураками.

Она говорила, и Деншер принимал ее неколебимую логику; от этого ему было как-то спокойно и необычайно безнадежно видеть Кейт, стоящую рядом, видеть, как она дышит этим мягким, полным воспоминаний воздухом. Он привел ее сюда, чтобы она размякла, расчувствовалась, она же осталась нечувствительной, и, более того, случилось это вовсе не потому, что она не поняла. Она понимала все, даже то, что он отказывался понимать; и у нее были свои резоны, глубоко скрытые: это ощущение вызывало у него чуть ли не тошноту. И у нее опять-таки появилась на губах та странная, многозначительная улыбка.

– Конечно, если дело в том, что ты действительно знаешь что-то такое…?

Она представляла себе и считала вполне возможным, что он знает , он это видел. Но он вовсе не знал, что она имеет в виду, и только мрачно глядел на нее. Однако его мрачный вид нисколько ее не расстроил.

– Тебе, я думаю, что-то известно, и только твоя деликатность не позволяет тебе сказать мне об этом. Деликатность твоего отношения ко мне, мой милый, чуточку перехлестывает через край. Моя деликатность не помешала бы мне это услышать, так что если ты можешь сказать мне, что ты знаешь…

– То что? – спросил он, так как Кейт не сказала, что от этого зависит.

– Да то, что тогда я поступлю так, как ты хочешь. В таком случае – я вполне допускаю – нам нет нужды ждать, и я понимаю, что ты имеешь в виду, считая, что с нашей стороны уместнее будет не ждать. Я даже не попрошу у тебя доказательств, – продолжала она. – Мне достаточно твоей внутренней уверенности.

В этот момент его окатило словно вдруг прорвавшейся мощной волной. Смысл ее слов стал ясно виден, столь же ясно, как кровь, бросившаяся ему в лицо, как только он ее понял.

– Я ничего не знаю, ровным счетом ничего.

– Даже представления не имеешь?

– Даже представления не имею.

– А я бы согласилась, – сказала Кейт. – Я объявила бы об этом завтра, нет, сегодня, я бы тотчас пошла домой и объявила бы об этом тетушке Мод – как об идее. Как об идее, исходящей прямо от тебя . То есть – о твоей собственной идее, предложенной мне от чистого сердца. Вот так-то, мой милый! – И она опять улыбнулась. – Вот что я называю действительно пойти тебе навстречу.

Если это так и называлось, значит с его просьбой было покончено, и ему оставалось лишь стоять там, со своей тщетно проявленной страстью – ведь с самого утра он действовал в порыве возвышенной страсти, – все еще отражавшейся на его лице. Кейт повернула все произошедшее, как ей самой было угодно – и исходящую от него идею, какой у него не было, и идею, какая у него была, и недостаток у него настойчивости, когда в ответ ему был брошен тот вызов, и его ощущение личного присутствия Кейт, и его чуть ли не ужас перед ее логичностью. Все это вызвало в нем смешение чувств, похожее на гнев, который, однако, тотчас обернулся просто холодной мыслью – мыслью, повлекшей за собою что-то еще и явившейся ему точно новая, неясная заря. Это затем повлияло и на нее, и ее охватил порыв, один из тех, что прежде своей искренностью всегда спасали их отношения. Когда Кейт подошла к нему совсем близко, когда, положив ему на плечо руку, заставила его опуститься вместе с ней – а она тут же наклонилась к нему – на памятную им пару стульев, она непреодолимо помешала, не позволила его страсти пропасть втуне. Теперь она обрела власть над этой страстью.