Генри Джеймс - Крылья голубки

– А что, мисс Крой писала что-нибудь нашей подруге за это время?

– О, она ведь и ее подруга! – поправила его миссис Стрингем. – Но нет, ни слова, насколько я знаю.

Деншер и не сомневался, что Кейт не писала, – такое было чуть-чуть более странно, чем то, что он сам, в разговорах с Милли, ни разу за все шесть недель не упомянул милую леди, о которой идет сейчас речь. Чуть более странно, между прочим, было и то, что Милли тоже ни разу о ней и словом не обмолвилась. Несмотря на все это, он снова покраснел – из-за молчания Кейт. Ему все же удалось теперь довольно быстро отойти, вернуться к обычному цвету лица, но самую дальнюю дистанцию дало ему возвращение на минуту к джентльмену, которого они недавно обсуждали.

– Как же ему удалось до нее добраться? Ведь ей – притом что раньше произошло между ними – достаточно было сказать, что она не может его принять.

– Ах, она была настроена по-доброму. Спокойнее. Легче, – объяснила наша добрая дама с некоторым смущением, – чем в тот, другой раз.

– Легче?

– Она не была настороже. В этом вся разница.

– Да. Но уж точно – не такая разница.

– Точно не такая, чтобы заставить ее быть резкой. Совершенно не такая. Она могла позволить себе быть мягкой. – И вслед за этим, поскольку он ничего не сказал, она нетерпеливо пояснила, что имела в виду: – С ней же шесть недель были вы.

– Ох! – тихо простонал Деншер.

– Кроме того, я думаю, он ей, видимо, сначала написал – то есть написал в таком тоне, какой мог разгладить ему дорожку. Что она окажет ему любезность…. А потом ни с того ни с сего…

– Ни с того ни с сего, – перебил ее Деншер, – он сорвал с себя маску? Отвратительный зверюга!

От его слов Сюзан Шеперд немного побледнела, но поспешила обратить к нему выразительный, словно взыскующий надежды взгляд:

– Ах, он ушел, ничуть не встревожившись.

– Но он, должно быть, ушел, ничуть ни на что не надеясь?

– Ну, это само собой разумеется.

– Тогда это и в самом деле была подлая месть, – заявил наш молодой человек. – Разве он при всем при том ее не знал? Разве он, за много недель до этого, ее не видел, не составил о ней суждения, не сознавал, что его сватовству и браку предстоит в лучшем случае просуществовать всего несколько месяцев?

Миссис Стрингем вместо ответа сначала только молча на него смотрела, что лишь добавило выразительности тому, что она затем так замечательно произнесла:

– Он, несомненно, сознавал все то, о чем вы говорите, точно так же как сознаете это вы.

– Она ему была нужна, хотите вы сказать, именно поэтому …?

– Именно поэтому, – ответила Сюзан Шеперд.

– Вот собака! – вырвалось у Мертона Деншера.

Однако, произнеся это, он тотчас же отошел к окну с ярко вспыхнувшим лицом, уловив некоторое намерение в сдержанности своей гостьи. Сумерки стали гораздо гуще, и, посоветовавшись еще раз с безотрадным сумраком за окном, Деншер обернулся к собеседнице:

– Может быть, велеть огня? Лампу или свечей?

– Для меня – не нужно.

– Ни того ни другого?

– Для меня – нет.

Он помедлил у окна еще мгновение, потом снова встал перед Сюзан Шеперд и высказал ей свою мысль:

– Он сделает предложение мисс Крой. Вот что случилось.

Ее сдержанность никуда не делась.

– Об этом – вам судить.

– Вот я и сужу. Миссис Лоудер тоже станет судить, только она, бедняжка, не права: отказ мисс Крой его поразит, – продолжал Деншер растолковывать свою догадку, – как феномен, требующий предъявления причины.

– А разве вы для него – не достаточно ясная причина?

– Не слишком ясная, поскольку я торчу здесь и поскольку сей факт сделал его налет на мисс Тил вполне оправданным. И все же – довольно ясная. Он уверен, – отважно продолжал Деншер, – что я могу быть причиной на Ланкастер-Гейт и в то же время затевать что-то здесь, в Венеции.

Миссис Стрингем позаимствовала у него частичку отваги:

– Затевать что-то? Что?

– Бог его знает. Какую-то «игру», как теперь выражаются. Какое-то дьявольское коварство. Двурушничество.

– Что, конечно, – заметила миссис Стрингем, – есть совершенно чудовищное предположение.

Ее собеседник, после целой минуты молчаливой неподвижности – разумно длительной для обоих, – опять отошел от своей гостьи и, добавив к паузе еще минуту, которую провел, снова уставившись в окно и сунув руки в карманы. Он прекрасно понимал, что это вовсе не ответ на оброненные ею слова, и, на его слух, ее тон, казалось, говорил, что ответ вообще невозможен. Она оставляла его наедине с самим собой, и он был рад, что на время их дальнейшей беседы миссис Стрингем отказалась от преимуществ освещения. Эти преимущества оказались бы исключительно в ее пользу. Но ей удалось извлечь пользу даже из отсутствия света. Это выразилось в самом ее тоне, когда она наконец обратилась к нему – совершенно иначе, доверительно – со словами, какие уже произносила раньше: