Генри Джеймс - Крылья голубки

– Он – любит. – Милли улыбнулась. – А вот она – нет. Он ей не нравится.

– Что же с ним такое? – заинтересовался сэр Люк.

– Ничего, кроме того, что он ей не нравится.

Однако сэр Люк продолжал расспросы:

– Но у него все в порядке?

– Он очень мил. На самом деле – замечательно приятен.

– И он собирается приехать в Венецию?

– Кейт сказала, что опасается этого. Потому что, если он окажется там, он станет постоянно находиться где-нибудь рядом с ней.

– А она будет постоянно находиться где-нибудь рядом с вами?

– Мы ведь с нею очень близкие подруги, так что – да!

– Ну что же, тогда вы не будете четырьмя одинокими женщинами! – заключил сэр Люк.

– Конечно нет, я вполне признаю возможности мужчин. Но, видите ли, – продолжала объяснять Милли, – он ведь приедет не ради меня.

– Да, я понимаю. Но не удастся ли вам ему помочь?

– А вам удастся? – чуть погодя задала ему необычный вопрос Милли. Потом, как бы продлевая шутку, объяснила: – Это я ввожу вас в курс отношений в моем окружении.

И возможно, в тот момент, тоже ради шутки, ее знаменитый друг «включился» в ситуацию:

– Но если этот джентльмен не из вашего «окружения»? Я хочу сказать – если он из – как, вы говорите, ее зовут? – из окружения мисс Крой? Если только вы тоже не питаете к нему интереса.

– Ах, конечно, он мне интересен.

– Значит, вы полагаете, у него может быть какой-то шанс?

– Он мне нравится, – ответила Милли, – настолько, что я могу на это надеяться.

– Тогда все хорошо. Но что мне-то, ради всего святого, придется с ним делать?

– Ничего! – отвечала Милли. – Просто, раз вы собираетесь быть там и, возможно, он тоже будет, мы в этом случае уже не будем четырьмя мрачными, одинокими женщинами.

Сэр Люк воззрился на нее так, словно в этом пункте она слишком упорно испытывала его терпение:

– Вы – наименее «мрачная» женщина из всех, когда-либо в жизни встреченных мною. Когда-либо в жизни – ясно вам? Нет никаких причин, почему вам не вести самую прекрасную жизнь – на самом деле!

– Мне так все говорят, – сразу откликнулась она.

– Это убеждение, сильное уже после вашего первого визита, укрепилось еще больше после того, как я повидал вашу приятельницу. Сомнений здесь быть не может. Перед вами открывается целый мир.

– Что же сказала вам моя приятельница? – спросила Милли.

– Ничего такого, что могло бы вызвать ваше неудовольствие. Мы говорили о вас – совершенно свободно – не стану этого отрицать. Но это показало мне, что я не требую от вас невозможного.

Милли уже поднялась на ноги.

– Мне кажется, я понимаю, чего вы от меня требуете.

– Для вас нет ничего невозможного, – повторил он. – Так что – продолжайте. – И сэр Люк снова повторил, желая, чтобы она почувствовала, что сегодня он это увидел: – С вами все в порядке.

– Прекрасно, – улыбнулась она. – В таком порядке меня и удерживайте!

– Но вы же от меня уедете!

– А вы удерживайте меня, удерживайте! – очень просто произнесла она, не спуская с него своих кротких глаз.

Прощаясь, Милли подала ему руку, и сэр Люк на миг и правда удержал ее. Он подумал, что ведь было что-то еще, и действительно, ему припомнилось это «еще», хотя тут вряд ли можно было многое сделать.

– Конечно, если я могу что-то сделать для вашего друга: я говорю о джентльмене, о котором вы рассказывали, – то…?

Коротко говоря, он дал понять, что готов.

– О, о мистере Деншере? – Это прозвучало так, будто она забыла.

– Мистер Деншер? Так его зовут?

– Да. Но его случай не такой ужасный.

Ей понадобилось меньше минуты, чтобы отойти от этой темы.

– Не сомневаюсь, если это окажется вам интересно…

Милли отошла, однако он, похоже, разгадал по ее взгляду, который тоже вроде бы отошел в сторону, причину, чтобы вернуть девушку назад.

– Все-таки если есть что-то, чему я смогу помочь…?

Она смотрела на врача, задумчиво улыбаясь:

– Боюсь, что на самом деле никто ничему помочь не сможет.

До наступления этого утра Милли еще никогда не охватывало такое чувство полного обладания; она благодарно радовалась тому, что тепло южного лета заполняет высокие, богато изукрашенные комнаты – дворцовые палаты, где прохладные мраморные полы с легкостью ловят отражения в своей извечной полировке, где солнце, с колеблющейся поверхности моря, посылает вверх, сквозь раскрытые окна, яркие блики и играет на живописных «сюжетах» великолепного потолка – на пурпурных с коричневым медальонах такого замечательного старинного меланхолического оттенка, на медалях как бы из старого червонного золота, украшенных рельефами и лентами, в патине времени, в цветах и фестонах и позолоте, вставленных в особое огромное, с множеством фигур углубление – гнездо белых херувимов, дружественных созданий Небес; восхищенному восприятию всего этого способствует второй ряд более мелких источников света, открывающихся прямо на фасад, который, наравне с путеводителем Бедекера и фотографиями членов окружения Милли, устрашающе бросающимися в глаза, довершает превращение этого места в парадные покои.