Генри Джеймс - Крылья голубки

– Ты имеешь в виду ее болезнь?

– Он говорит – это не болезнь .

– Тогда что же это?

– Во всяком случае, – объяснила миссис Стрингем, – это не та болезнь, которой она боялась или, по крайней мере, думала, что может быть ею больна, когда, без моего ведома, обратилась к нему. Она пошла к нему, потому что было что-то такое, чего она боялась, и он тщательно ее осмотрел – чтобы знать наверняка. Она ошибается – у нее нет того, чего она боялась.

– А чего же она боялась? – настоятельно поинтересовалась миссис Лоудер.

– Он мне не сказал.

– И ты не спросила?

– Я ничего не спрашивала – только принимала то, что он мне мог дать. И он дал мне все, что у него было, – не более и не менее. Он был прекрасен. – И она продолжила: – Слава богу, он заинтересовался.

– Должно быть, он заинтересовался тобой, моя дорогая, – добродушно заметила Мод Маннингем.

– Да, милая, – откровенно призналась ее гостья. – Думаю, да. Наверное, потому, что он понимает, что можно со мной сделать.

Миссис Лоудер приняла это правильно:

– Для нее?

– Для нее. Он сделает все на свете. Он хочет или должен сделать все. Он может использовать меня – до последней капли крови, – я готова, и ему это нравится. Он говорит: самое главное для нее – чувствовать себя счастливой.

– Ну разумеется, это самое главное для всех и каждого. Зачем же тогда, – величественно удивилась миссис Лоудер, – так горько рыдать по этому поводу?

– Только ведь, – снова разрыдалась бедная Сюзи, – это очень странно, но она не может!

– Она должна. – Миссис Лоудер не признавала ничего невозможного. – Она будет счастлива!

– Да – с вашей помощью! Знаешь, он полагает – мы можем помочь.

Миссис Лоудер, со всей присущей ей солидностью, потратила целую минуту на обдумывание идеи сэра Люка Стретта. Она откинулась в кресле, слегка расставив ноги, не так уж непохожая на колоритную, в больших серьгах матрону – мать семейства – у рыночного ларька, пока ее приятельница выкладывала перед нею различные предметы, швыряя, одну за другой, отдельные истины об обсуждаемой проблеме прямо в ее вместительный фартук.

– Но неужели это все, ради чего он явился к тебе, – сказать, что ей необходимо чувствовать себя счастливой?

– Что необходимо сделать ее счастливой – в этом весь смысл. Кажется, этого достаточно – как он считает, – продолжала миссис Стрингем. – Он каким-то образом превращает это в грандиозное и возможное предприятие.

– Ах, тогда прекрасно – если он сделает это возможным!

– Я особенно имею в виду, что он хочет, чтобы это было грандиозно. Он поручил это мне. То есть как мою часть предприятия. Остальное – его дело.

– А что – остальное?

– Я не знаю. Это же его профессия. Он намерен поддерживать ее здоровье.

– Тогда почему ты утверждаешь, что это не болезнь? Она, должно быть, очень больна.

Все существо миссис Стрингем выражало, до какой степени это так и есть.

– Просто это не то, что она предполагала.

– Это что-то другое?

– Другое.

– Осматривая ее по беспокоившему ее поводу, он обнаружил что-то другое?

– Что-то другое.

– Что же он обнаружил?

– Ах, – произнесла миссис Стрингем. – Упаси меня бог – не хочу этого знать!

– Он тебе не сказал?

Но бедная Сюзи уже пришла в себя:

– Я хотела сказать, что если она больна, я вовремя об этом узнаю. Он размышляет, но я абсолютно ему доверяю – именно потому, что он это делает. Я чувствую это, можешь мне поверить. Он размышляет, – повторила она.

– Другими словами, он не уверен?

– Ну, он наблюдает. Думаю, он как раз это имеет в виду. Теперь Милли должна уехать, но через три месяца ей надо показаться ему опять.

– Тогда, я полагаю, – заявила Мод Маннингем, – ему пока вовсе не следовало нас пугать.

Это несколько возбудило Сюзи – Сюзи, призванную служить делу великого врача. Ее возбуждение выразилось в чуть заметно мерцающем упреке:

– Разве нам страшно будет помогать ей стать счастливой?

Миссис Лоудер оставалась тверда в своем мнении.

– Да. Меня это пугает. Мне всегда страшно – я вполне могу назвать это так, – если я не понимаю. О каком счастье он говорит?

Тут миссис Стрингем стала действовать напрямик:

– Ох, ты же знаешь!

Она и в самом деле произнесла это так, что подруга должна была понять, что та фактически и сделала после минутного размышления, не замедлив это показать. Встретила она это довольно благосклонно, чему, видимо, неожиданно способствовал странный налет легкой иронии: