Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

– Теперь спрашивается, – сказал Вивиен, вполовину самому себе, вполовину обращаясь ко мне, – выпала ли птичка из гнезда, или оставила его по своему произволу? Она лишена защиты отца и матери. Заметьте, что я не обвиняю их; может-быть виноват один только неугомонный детеныш. Но видите, родителей нет, а неприятель здесь; вон-там посмотрите!

И молодой человек показывал на большую пеструю кошку, которая, испуганная нашим неблагоприятным соседством, несмела подойдти к своей добыче, но стерегла её в нескольких шагах, тихо помахивая хвостом и лукаво глядя круглыми глазами, опускавшимися от солнца, с выражением полузлым и полуиспуганным, свойственных её породе, когда человек становится между хищником и жертвой.

– Вижу, – сказал я, – но пришол человек, и птичка спасена.

– Постойте, – сказал Вивиен, взяв меня за руку, и с прежней горькой улыбкой, – неужели вы считали за благодеяние спасти птицу? От чего? и зачем? От естественного врага, короткого страдания и скорой смерти! Полноте! не лучше ли это долгих мучений голодной смерти, или, если вы еще больше заботитесь о ней, – решетки её клетки. Вы не можете опять посадить ее в гнездо ипозвать стариков; так будьте основательнее в ваших благодеяниях: предоставьте птичку менее-горькой участи.

Я пристально посмотрел на Вивиена; с лица его исчезла горькая улыбка. Он встал и отошел. Я старался поймать бедную птичку, во она не узнавала своих друзей, и бежала от меня, жалостно чирикая, прямо в пасть жестокого врага. Я еле-еле успел отогнать кошку, которая вскочила на дерево, и глядела вниз через ветки; тогда я пошел за птичкой, и тут услышал, не знаю откуда, отрывистый жалобный звук. Откуда? вблизи или издали? с земли? с неба! Бедная матка! как материнская любовь, звук слышался то близко, то далеко, то на земле, то на небе.

Вдруг, неожиданно, Бог знает откуда, надо мной затрепетали маленькие крылышки.

Птенчик остановился, и я тоже.

– Хорошо, – сказал я, – вы отыскали друг друга; теперь распоряжайтесь как знаете.

Я воротился к Вивиену.

Пизистрат. Как вы узнали что мы остановились в этом городу?

Вивиен. Неужели вы думаете, что я мог остаться там, где вы меня оставили? Я вышел и побрел сюда. Когда я на заре проходил по той улице, у ворот гостиницы собралась прислуга; я прислушался к разговору, и таким образом узнал, что вы все в гостинице… все… (он вздохнул глубоко).

Пизистрат. Ваш бедный отец очень-болен; скажите, как могли вы отвергнуть столько любви?

Вивиен. Любовь!.. его… моего отца!

Пизистрат. Неужели вы, в самом деле, не верите, что ваш отец любил вас?

Вивиеп. Если-б я верил его любви, я-бы никогда не покинул его. Сокровища обеих Индий не заставили-бы меня оставить мою мать.

Пизистрат. Это, в самом деле, странное заблуждение: если вам удастся осилить его, можно будет еще все исправить. Неужели и теперь еще между нами должны оставаться тайны? (убедительно) Садитесь-ка, да расскажите мне все.

Поколебавшись немного, Вивиен согласился; его лицо прояснилось, и звук голоса даже изменился, почему я был уверен, что он не будет стараться скрыт истину. Так-как я впоследствии слышал тот же рассказ от его отца, то вместо того, что бы повторять слова Вивиена, искажавшего факты (не с намерением, но в силу особенной склонности ума, по-большей-части ложно направленного), я расскажу только, как я его понял, настоящее отношение этих двух лиц, так несчастливо противупоставленных друг другу. Читатель, прости меня, если рассказ мой будет утомителен и если тебе покажется, что я сужу не довольно строго о преступном его герое, вспомни, что рассказчик судит так, как сын Остина должен был судить сына Роланда.

У вступления в жизнь. – Мать.

«Во время войны в Испании тяжелая рана и последовавшая за тем горячка удержали Роланда в доме одной вдовы, Испанки. Его хозяйка когда-то была богата, но её состояние было разорено бедствиями, постигшими все её отечество. У неё была единственная дочь, помогавшая ей ходить за раненным Англичанином. Когда приблизилось время отъезда Роланда, простодушное горе молодой Рамуны вполне обличило впечатление, произведенное гостем на её чувства. Благодарность и отчасти может-быть утонченное понимание чести помогли весьма-естественному очарованию, произведенному на сердце Роланда красотой молодой сиделки, и состраданию к её потерянному состоянию и горестному положению.