Эдвард Бульвер-Литтон - Семейство Какстон

Этот голос, эта угроза удвоили мои силы; дверь слетела с петель. Я стоял в комнате. Я увидел Фанни у моих ног, хватавшую мои руки; потом она встала, оперлась на мое плечо и тихо произнесла:

– Я спасена!

Передо мною, с лицом, обезображенным от гнева, с глазами, буквально горевшими диким огнем, раздутыми ноздрями и растворенным ртом, стоял человек, которого я звал Франсисом Вивиен.

– Фанни… мисс Тривенион… что это за обида?.. Что за злодейство? Вы не по собственной воле сошлись здесь с этим человеком… о, говорите!

Вивиен выскочил вперед.

– Не спрашивайте никого кроме меня, оставьте эту леди… она моя невеста… она будет моей женой.

– Нет, нет, нет… не верьте ему, – кричала Фанни – я была обманута моими людьми… меня привезли сюда, я не знаю как! Я слышала, что отец мои болен; я ехала к нему; этот человек встретил меня здесь и осмелился…

– Мисс Тривенион… да, я осмелился сказать, чтолюблю вас.

– Защитите меня от него! вы защитите мема от него?

– Нет, мисс Тривенион, – сказал за мною торжественный голос, – я требую права защитить вас от этого человека; я теперь защищу вас рукою, которая должна быть неприкосновенна даже для него, я, который с этого места призываю на его голову… проклятие отца. Обличенный соблазнитель, преступивший священный долг гостеприимства, ступай, иди по пути к уделу, избранному тобой; Бог смилуется надо мной и даст мне сойдти в могилу прежде чем ты кончишь жизнь на каторге или – на виселице.

Мне стало дурно, по жилам пробежал мороз, я отшатнулся и искал опереться о стену. Роланд обнял рукою Фанни, а она, слабая, дрожа, прильнула к его широкой груди и со страхом смотрела ему в лицо. И никогда не видал я в этом лице, изрытом страданием и омраченном неизъяснимою горестью, такого величественного выражения, не смотря на гнев и отчаянье. Следя за направлением его глаз, темных и неподвижных, как глаза человека, предрекающего будущность или прорицающего чью-нибудь участь, я трясся, глядя на сына. Он опустился и дрожал, как будто проклятие уж исполнилось: смертная бледность покрыла его щеки, которые обыкновенно цвели ярким, румянцем детей востока, колени стучали одно о другое. С слабым криком страдания, похожим на крик человека, которому наносят последний, смертельный удар, он закрыл лицо обеими руками, ноги сто подогнулись, и он остался недвижим.

Бессознательно выступил я вперед и стал между отцом и сыном, сказавши тихо:

– Пощадите его! посмотрите, как его давит его собственное сознание.

Потом я подошел к сыну и шепнул ему;

– Ступайте, ступайте; преступление не было совершено, и можно будет уничтожить проклятие.

Но слова мои затронули ложную струну этой темной и строптивой души. Молодой человек отнял руки от лица и гневно и нагло поднял голову. Он оттолкнул меня в сторону и громко сказал:

– Прочь! я ни за кем не признаю власти над моими поступками и над моей участью; я не допускаю посредников между этой леди и мной. Сэр, – продолжал он, грозно смотря на отца, – сэр, вы позабыли наш договор. Связь наша разорвана, ваша власть надо мной уничтожена; я не ношу больше вашего имени, для вас я был и продолжаю быть как-бы мертвым. Я отказываю вам в праве становиться между мною и тем, что для меня дороже жизни. О (при этом он протянул руки к Фанни), мисс Тривенион, не откажите мне в одной просьбе, в чем-бы вы меня ни обвиняли. Позвольте мне видеть вас на-едине хоть на одну минуту, позвольте мне доказать вам, что если был я преступен, то не из тех низких видов, которые мне здесь приписывают, говоря, что я будто-бы хотел соблазнить богатую наследницу; нет, а хотел тронуть женщину; поймите вы меня!

– Нет, нет; – говорила Фанни, прижимаясь ближе к Роланду, не оставляйте меня. Если он точно, как кажется, ваш сын, я прощаю его; но велите ему уйдти, мне страшен его голос!

– Неужели вы-бы в самом деле хотели уничтожить во мне воспоминание о связи, которая существует между нами – сказал Роланд глухим голосом, – неужели вы-бы хотели, чтобы я, видя в вас только низкого вора и обманщика, выдал вас в руки правосудия, или растянул у моих ног. Ступайте, и пусть спасет вас это воспоминанье!

Я было опять подступился к преступному сыну; но он опять уклонился от меня.

– Я один, – сказал он, скрестивши руки на груди, – имею право распоряжаться в доме; все те, которые в нем находятся, должны исполнять мои приказания. Вы, сэр, которые цените так высоко славу, имя и честь, как же вы не видите, что вы их оти я я и-бы навсегда у этой леди, которую вы хотите защитить от моей позорной привязанности? Как примет свет повесть о спасении мисс Тривенион?.. О простите меня… мисс Тривенион… Фанни… простите меня! я схожу с ума, только выслушайте меня на-едине… меня одного, а там, если и вы скажете «прочь!» я без ропота подчинюсь вашему приговору; я не признаю судьи, кроме вас.