Эжен Лабом - От триумфа до разгрома. Русская кампания 1812-го года

12-е ноября. Пришел час, когда мы должны были уйти из Духовщины и сжечь ее уютные дома. Мы видели много горящих городов, но этот произвел особое впечатление по причине ужасного и прекрасного контраста между яркими языками пламени и заснеженным лесом, окружавшим этот город. Деревья, покрытые льдом, были похожи на переливающиеся всеми цветами радуги пирамиды. Ветви берез, склонившиеся к земле, были похожи на великолепные люстры, а лопающиеся от жара сосульки, казалось, разбрызгивают вокруг нас дождь блестящих и сверкающих бриллиантов.

И в самом разгаре этой великолепной и ужасной сцены наши объединенные войска выходили на дорогу в Смоленск. Несмотря на то, что та ночь была необычайно темна, отблески пожаров многочисленных окрестных деревень слились в нечто похожее на aurorae-boreales, [139] Полярное сияние. – Прим. перев. и в его ужасном сиянии мы шли до самого рассвета. За Топорово влево уходила дорога на Пологи, через которые мы проходили ранее. Снег, покрывавший все вокруг, почти до самых крыш засыпал деревни, издалека они выглядели как черные пятна на бесконечном белом фоне. К ним было очень трудно подойти. И это обстоятельство спасло многие из них. Контраст между этими островками мира и нашими мучениями был настолько сильным, что я не смог удержаться от восклицания: «Счастливые люди! Свободные от амбиций, вы живете мирно и спокойно, а мы тонем в океане ужасных бедствий. Зима бережет вас, и в тоже время убивает нас. А когда после вашего освобождения к вам придет ласковая весна, и вы повсюду увидите наши побелевшие кости, вы будете вдвойне счастливы – и от того, что почти не пострадали от нашей тирании, и от того, что не причинили нам еще больше вреда».

Потом по мосту мы перешли через маленькую, скованную льдом реку Хмость. Мост бы в полном порядке, так что переход оказался быстрым и благополучным. Во Владимирово, вице-король поселился в поместье, там же, где он ночевал и раньше. Мы, расположившиеся лагерем неподалеку, были уверены, что казаки, весь день висевшие на наших флангах, займут ближайшую к нам высоту, а значит, сильно затруднят действия наших фуражиров, которым было крайне необходимо просматривать каждую деревню, чтобы найти какую-нибудь провизию.

13-е ноября. Теперь мы были на расстоянии лишь одного дня марша от Смоленска, изобилие складов которого, могло дать нам возможность отдохнуть и окрепнуть. Нам так нетерпелось поскорей дойти туда, что мы стали долго задерживаться во Владимирово и, как обычно, перед уходом сожгли оставшиеся уцелевшие постройки. Возле Стабны, откуда одна дорога ведет на Витебск, а другая – на Духовщину, мы испытали невероятные трудности во время подъема дороги в гору. Повсюду был лед – яркий и скользкий, как стекло. Люди и лошади валились друг на друга, и счастлив был тот, кто сумел пройти это ужасное место.

В течение всего нашего отступления в Смоленск, где должны были закончиться все наши несчастья, мы видели только разруху и разорение, эти печальные сцены и горячие молитвы подкрепляли наше страстное желание добраться, наконец, до этого города. И более всех страдали французские женщины, которые, страшась мести русских, присоединились к нам, надеясь на нашу поддержку и защиту. Большинство из них шли пешком, их обувь, сделанная из неподходящего для таких прогулок материала, не могла защитить их ото льда и снега. А те из них, кто был одет в изветшавшие шелковые или муслиновые платья, с радостью были готовы закутаться в рваный военный плащ, снятый с мертвого солдата. Их вид мог бы заставить заплакать самого черствого человека, но крайняя нужда и желание выжить, подавили в наших людях все лучшее, что свойственно человеческой натуре.

Из всех жертв ужасов войны никто не вызвал у меня сочувствия больше, чем молодая и симпатичная девушка по имени Фанни. Красивая, ласковая, любезная, и энергичная, знавшая несколько языков, и обладавшая всеми качествами, необходимыми для обольщения самого бесчувственного сердца, теперь она была готова с радостью выполнять самую отвратительную работу. И кусок хлеба, который она получала за это, вызывал у нее бурю самых изысканных и восторженных выражений благодарности. Она умоляла о помощи каждого из нас, и была вынуждена удовлетворять самые омерзительные желания и, хотя проституция была ей отвратительна, она каждую ночь проводила с тем, кто мог ее прокормить. Я видел ее перед уходом из Смоленска. Она была уже не в состоянии идти сама, и только держась за лошадиный хвост, могла понемногу двигаться вперед. Вскоре наступил конец. Она упала на снег, и так и осталась непогребенной. Никто не выразил ни сочувствия, ни жалости – так очерствели наши души и окаменели сердца. Но если нужно больше свидетельств поразивших нас несчастий – мы все жертвы этих несчастий.