Оноре де Бальзак - Темное дело

Костюм второго незнакомца был выдержан в том же духе, однако выглядел более элегантно, был продуман до мелочей и украшал своего владельца. На нем были поскрипывающие при ходьбе сапоги а-ля Суворов, с заправленными в них облегающими штанами, а поверх рубашки был накинут спенсер – по аристократической моде, перенятой золотой молодежью и клишистами [23] Члены политического Клуба Клиши, созданного пострадавшими в эпоху Террора членами Конвента и правыми журналистами. , которая, кстати, пережила и тех и других. Да, в те времена моды существовали дольше, чем партии, – это примета анархии, которую мы наблюдали и в 1830 году. На вид этому заправскому мюскадену [24] Мюскадены (от франц. muscadin – «пользующийся мускусным парфюмом») – представители «золотой молодежи», которые после переворота 9 термидора преследовали на улицах Парижа санкюлотов и якобинцев. Отличались вычурно-щегольскими нарядами. было лет тридцать. Судя по манерам, это был человек из хорошего общества. Безделушки, которые он имел при себе, были дорогими, воротничок рубашки доходил ему до ушей. Фатоватый, даже несколько нелепый вид его свидетельствовал о скрытом чувстве собственного превосходства. В лице не было ни кровинки; маленький курносый нос наводил на мысль о черепе с его сардонической усмешкой; зеленые глаза его были непроницаемы, а их взгляд так же сдержан, как и выражение губ, тонких и плотно сжатых. Первый незнакомец представлялся едва ли не добряком в сравнении с этим сухим и тощим молодым человеком, помахивавшим тросточкой с золотым, сверкающим на солнце набалдашником. Первый, судя по виду, способен был отрубить голову, тогда как второй – заманить в сети клеветы и интриг самоё невинность, красоту и добродетель с тем, чтобы впоследствии хладнокровно утопить ее или же отравить. Краснолицый утешал бы свою жертву грубыми шутками – тот, другой, даже не улыбнулся бы. Первому было лет сорок пять, и, судя по всему, он любил хорошо поесть и развлечься с дамами – словом, имел пристрастия, которые делают ему подобных рабами своей профессии. Тот, что помоложе, не имел ни страстей, ни пороков. Если он и был сыщиком, то тяготел скорее к дипломатии и работал «из любви к искусству». Он составлял план, а напарник его исполнял; он был идеей, а тот, другой, – формой, которую эта идея принимала.

– А скажите-ка, добрая женщина, далеко ли до Гондревилля? – спросил молодой.

– В наших краях не говорят «добрая женщина», – отвечал Мишю. – Мы до сих пор так наивны, что обращаемся друг к другу «гражданин» и «гражданка».

– Неужели? – спросил молодой мужчина с таким видом, словно ответ управляющего совершенно его не удивил.

Картежникам, в особенности тем, кто предпочитает экарте́ [25] Карточная игра. , когда они в выигрыше, случается испытывать некое внутреннее замешательство при виде нового игрока, усаживающегося напротив, чьи повадки, взгляд, голос и манера тасовать карты предвещают поражение. Так случилось и с Мишю: при виде молодого чиновника внутри у него словно что-то оборвалось. Это было как предчувствие смерти; у него перед глазами возник эшафот, а внутренний голос шепнул, что этот мюскаден сыграет в его судьбе роковую роль, хотя пока что их ничего и не связывает. Поэтому-то Мишю заговорил с приезжими так дерзко; он хотел показаться грубым и преуспел в этом.

– Ваш хозяин – государственный советник Мален? – спросил второй мужчина.

– Я сам себе хозяин, – отвечал Мишю.

– Дамы, осмелюсь спросить, – продолжал молодой самым любезным тоном, – далеко ли до Гондревилля? Господин Мален ждет нас.

– Там начинается парк. – Мишю указал на открытую калитку.

– А почему вы прячете от нас карабин, прелестное дитя? – спросил жизнерадостный спутник молодого чиновника; проходя через калитку, он приметил за спиной у мадам Мишю оружейное дуло.

– Ты всегда начеку, даже за городом! – с улыбкой заметил второй.

Заподозрив неладное, парижане вернулись. Управляющий угадал ход их мыслей, хотя лица у обоих остались непроницаемо спокойными. Марта показала им карабин; ее действия сопровождались громким лаем Куро. Она уверила себя, что ее супруг замыслил что-то недоброе, и почти обрадовалась проницательности незнакомцев. Мишю бросил в ее сторону взгляд, заставивший женщину содрогнуться, взял в руки карабин и демонстративно вставил в него пулю. Он смирился с фатальными последствиями этой встречи; собственная жизнь более ничего для него не значила, и жена наконец поняла причину его зловещей решимости.